Войти | Регистрация | Забыли пароль? | Обратная связь

2024/1(36)

спецвыпуск


ТОМСКАЯ ПИСАНИЦА

Материалы исследований


Аболонкова И.В.,
Заятдинов Д.Ф.,
Новокрещенова К.Ю., Юдникова А.Е., Райко Г.В.

Опыт геомеханического мониторинга Томской писаницы в 2022–2023 гг.

Гизей Ю.Ю.

Перспективы номинирования наскального искусства Томи
в Список объектов Всемирного наследия

Горяев В.С.

Музей-заповедник «Томская Писаница»: возвращение от «культурологического музея» к «хранилищу объектов культурного наследия»

Ковтун И.В.

Нижнетомский очаг наскального искусства

Моор Н.Н., Аболонкова И.В., Горяев В.С., Селецкий М.В., Онищенко С.С.

Предварительные результаты исследования археологического контекста Томской писаницы

Москвина Е.А.

История сохранения и музеефикации писаниц на Томи
по документам Государственного архива Кузбасса

Орлова Е.А.

Старинные русские сёла и деревни предполагаемого достопримечательного места «Наскальное искусство р. Томь»

Сазанова К.В.,
Зеленская М.С., Власов Д.Ю.

Методические подходы к защите археологических памятников Притомья от биологических повреждений

Селецкий М.В., Соколов П.Г.

Каменная индустрия памятника Писаная I: предварительные результаты технико-типологического анализа

Шереметова С.А.,
Шереметов Р.Т.

Географические и флористические особенности бассейна реки Томь


Опубликован 15.03.2024 г.


Архив

Расторгуев В.Н.

Цивилизационное наследие России: методология исследовательской программы и контуры долгосрочной стратегии

Аннотация. Статья представляет собой расширенный вариант доклада на научно-практической конференции и посвящена изложению методологических основ междисциплинарной исследовательской программы «Цивилизационный путь России». Программа инициирована Научным советом при Президиуме РАН по изучению и охране культурного и природного наследия и осуществляется с участием Института Наследия, Экспертного центра ВРНС и философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, а также экспертных структур в органах власти. Программа строится на основе оригинальной методологии, позволяющей объединить усилия широкого круга ученых и специалистов в самых различных областях гуманитарного и естественнонаучного знания, стратегического планирования и прогнозирования.

Ключевые слова: становление концепта «цивилизационное наследие», типология цивилизационных теорий, стратегия долгосрочного развития, государственная культурна политика, методы адаптации и индоктринации, научный и политический дискурс.

Открыть PDF-файл


Научный совет при Президиуме РАН по изучению и охране культурного и природного наследия был инициатором междисциплинарной исследовательской программы «Цивилизационное наследие России». К ее осуществлению в настоящее время привлечены Институт Наследия, Экспертный центр ВРНС и философский факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова, а также экспертные структуры в органах власти. Программа строится на основе оригинальной методологии, позволяющей объединить усилия широкого круга ученых и специалистов в самых различных областях гуманитарного и естественнонаучного знания, стратегического планирования и прогнозирования, что требует особого внимания к категориальному аппарату.

Понятие о цивилизации прочно вошло в лексикон образованных европейцев в эпоху Просвещения, хотя все смыслы, которые в нем скрыты, и сегодня делают затруднительным его однозначное толкование. Широкое распространение этого слова в европейских языках – следствие популяризации ряда конкурирующих научных школ (по преимуществу философских) и полностью обязано росту общего образовательного ценза, а термин «цивилизационное наследие» еще только входит в наш язык и не получил должного признания. Первые научные исследования, специально посвященные этой тематике, появились и вовсе в начале XXI века, в том числе и в отечественной литературе [1]. Такая удивительная «задержка» в теоретическом осмыслении этого удивительного феномена – цивилизации как национального и мирового наследия – объясняется множеством объективных и субъективных причин, некоторые из которых следует выделить.

Во-первых, это интегрирующее понятие, которое должно опираться на обширный пласт достоверных и систематизированных фактов, а также на методологию, подтвердившую свою эффективность в междисциплинарных исследованиях. Оно вбирает в себя все, что связано с бесконечно длинной историей становления и смены множества цивилизационных миров, включая сюда «канувшие в Лету» и существующие ныне локальные цивилизации, которые, в свою очередь, претерпели глубокие изменения в эпоху глобализации, став взаимозависимыми и накопив опыт тесного взаимодействия – как конструктивного, так и деструктивного. Именно этот опыт и составляет фундамент общечеловеческого цивилизационного наследия и служит заделом на будущее. А это будущее должно быть не только у наследников, но и самого наследия.

Во-вторых, даже эта простая и, казалось бы, понятная каждому человеку мысль – о многообразии взаимодействующих цивилизаций как о фундаменте общечеловеческого наследия – нуждается сегодня не только в общественном признании и особой системе обоснований, но и в своеобразной реабилитации. Дело в том, что она противоречит более чем спорному, но явно превалирующему и устоявшемуся в массовом сознании представлению о развитии некоей общечеловеческой цивилизации, которая должна быть освобождена от всех препятствий на пути, ведущему к прогрессу через полную унификацию. И такая «параллельная цивилизация», которую некоторые западные политологи и прогносты иногда называют «цивилизацией №1» – вовсе не миф. Она реально формируется на наших глазах, и ее можно было бы отнести по ряду признаков к особой разновидности коммерческих и идеологических субкультур, если бы не масштабы и последствия ее распространения в условиях глобализации и тот факт, что она легко вбирает в себя все субкультуры, включая сюда и альтернативные. Не принимает она одного – уникальности традиционных культур, своеобразия цивилизационных миров и права народов на идентичность.

Она выглядит со стороны как цивилизация успеха, поскольку измеряется исключительно постоянно сменяемыми научно-техническими достижениями, превращая узко понятый прогресс (прогресс как однонаправленное поступательное движение) в самоцель, а также эффективными практиками управления, которые также признаются универсальными и навязываются всем государствам и народам. По мнению бесчисленных адептов так понятой общечеловеческой цивилизации, во имя прогресса не только допустимо, но и должно пожертвовать всеми традициями и наследием многих поколений, в том числе и теми отличительными особенностями, которые выделяют локальные цивилизации и служат основой для поддержания их преемственности и самовоспроизводства.

Речь идет, прежде всего, о доминирующих культурообразующих конфессиях (основные мировые цивилизации определяются именно по этому принципу), оказавших мощное воздействие на историческую консолидацию и солидаризацию различных этнических групп и многочисленных народов вокруг единых «центров притяжения» в интересах совместного выживания на общих территориях. При этом уникальные территориальные, природные факторы (географические, климатические, ресурсные и прочие) представляются столь же существенными в процессе возникновения, становления и сохранения самобытных цивилизаций, сколь и факторы культурные и языковые.

По этой причине узко понятое, «прогрессисткое», понимание общечеловеческой цивилизации, которое базируется не только на сугубо утилитарном и прагматичном понимании прогресса, но и на отдельных общепризнанных фундаментальных цивилизационных теориях, ставит под вопрос отношение к основе основ общечеловеческого цивилизационного наследия – к многообразию существующих локальных цивилизаций. В результате рост темпов в сфере производства и потребления оборачивается резким и лавинообразным сокращением биологического многообразия и не менее катастрофическим уничтожением этнокультурного и языкового многообразия планеты.

Не видеть глубинную связь этих процессов невозможно, но это требует особого анализа на стыке наук естественнонаучных и гуманитарных дисциплин. По самым «оптимистическим» прогнозам нам грозят в течение ближайших десятилетий не только существенное обеднение экосистем, но и сокращение количества языков и наречий более чем наполовину, а по пессимистическим прогнозам – необратимые экологические катастрофы и сужение языкового наследия на 90 и более процентов. Временные горизонты текущей политики (от выборов до выборов, от одной кампании до другой) не позволяют ввести в число приоритетов эту связь, также, как и узко-дисциплинарная специализация ведущих аналитиков и экспертов…

К этому следует добавить, что само понятие «природное и культурное наследие», объединяющее две стороны нераздельного целого, было окончательно ведено в язык мировой политики и категориальный аппарат науки только в 70-80-х годах ХХ века. Причем это тот редкий случай, когда откровенная политизация цивилизационной тематики, вызванная усилением межцивилизационных противоречий и конфликтов в современном мире, сыграла вполне конструктивную роль в пробуждении интереса, в том числе и со стороны мирового научного сообщества, к защите наследия, которое впервые было осознано как органический синтез природного и культурного достояния.

В-третьих, исследования цивилизационного наследия, а также усилия по его сбережению и приумножению требуют соответствующей институционализации, то есть организационного и правового оформления, а также ресурсного обеспечения и, разумеется, политической воли. Это требование характерно для всех типов наследия и всех форм наследования, поскольку составляет условие легитимации наследия. Во всем мире эта работа только еще начинается. Первыми шагами в этом направлении следует признать создание соответствующих национальных и наднациональных структур, прежде всего, в рамках ООН и Юнеско, а также разработку модельных законов об охране цивилизационного наследия в межпарламентских структурах и соответствующую работу по совершенствованию действующего законодательства на национальном и субнациональном уровнях.

В России осмысление этой наиважнейшей проблемы впервые началось в начале 90-х годов с образования своеобразного «политико-научного тандема». Его научной составляющей стал Научный совет при Президиуме РАН по изучению и защите природного и культурного наследия, созданный в тот же период по инициативе и под руководством академика Е.П. Челышева. А политической составляющей «политико-научного тандема» была Экспертная группа Комиссии по природному и культурному наследию Совета Национальностей Верховного Совета РСФСР, работавшая с 1991 года над основами законодательства о защите природного и культурного наследия. Позднее, в 1993-1996 гг., эту эстафету принял Экспертный совет по устойчивому развитию Совета Федерации первого созыва, где был разработан проект Социально-экологической доктрины России, включавший в себя базовое положение нашей разработки – территориальный подход к защите цивилизационного наследия России. Только в 2000 году была разработана и в 2003 году принята Экологическая доктрина Российской Федерации, в идейный фундамент которой были положены принципы системной защиты природного и культурного наследия (Общенациональным экологическим форумом, осуществлявшим подготовку доктрины, был академик В.А. Черешнев). В настоящее время ведется работа над проектом Социальной доктрины Российской Федерации, построенной на том же концептуальном основании.

Эти и другие организации с момента своего основания работали синхронно, поскольку многие из участников соединяли деятельность в экспертных советах и в Научном совете при Президиуме РАН. В этот же период был основан Российский институт культурного и природного наследия, которому было присвоено имя Д.С. Лихачева (позднее с ним слился Российский институт культурологии), а через несколько лет был создан Всемирный Русской Народный Собор (ВРНС) под председательством Святейшего Патриарха Кирилла. ВРНС объединил интересы государственных, научных и религиозных организаций, деятельность которых направлена на изучение, охрану и развитие цивилизационного наследия России. Координация научных программ и экспертной работы в этой области была возложена на Экспертный центр ВРНС.

В-четвертых, если столь трудно даже приблизиться к пониманию того, чем является общечеловеческое цивилизационное наследие, то еще труднее даются изучение и легитимация, охрана и сбережение наследия самих локальных цивилизаций, а следовательно, и наследия народов и государств, временные границы существования которых не совпадают с временными горизонтами цивилизационных миров. К этому следует добавить и те проблемы, с которыми связано осмысление своих прав и обязанностей наследниками, поскольку речь идет о формировании их цивилизационной идентичности и, что особенно сложно, об их самоидентификации. Причем все, что составляет цивилизационное наследие, относится не только к природному и культурному наследию, но и к преемственности социальных институтов. Здесь затрагивается проблема обоснования и легитимности институтов государственной власти, в функциональные цели которых входит поддержание исторической преемственности.

Гегель в «Философии права», рассуждая о преемственности власти, писал, что «право рождения и наследования составляют основание легитимности, как основание не только некоторого положительного права, но также и в идее». А то обстоятельство, что «благодаря естественному порядку преемства, предупреждаются махинации клик при освобождении трона, есть одна сторона, которая справедливо давно выдвигалась как довод в пользу его наследственности». С другой стороны, не следует завывать о таком критерии, как благо государства или народа, но из такого определения можно сделать взаимоисключающие выводы. Это свидетельствует, по Гегелю, о том, что в данном случае требуется не правовой, а философский подход, ибо в при решении проблемы о наследовании неприемлем «всякий иной, кроме спекулятивного, способ рассмотрения бесконечной, в себе самой основанной идеи» [2].

Важно учитывать и то обстоятельство, что на всех этапах становления наиболее ценные цивилизационные достижения и приобретения (природные и культурные, а также системы властных институтов) были обязаны своим появлениям межцивилизационным контактам, взаимному влиянию, в том числе конфликтам и конкуренции между отдельными государствами и между цивилизациями. Для того чтобы объективно и по достоинству оценить наследие каждой из них, необходима презумпция равноценности локальных цивилизаций. А именно эта презумпция и отсутствует как на уровне научного познания (сама идея цивилизации в большинстве западных теорий является «парной» и предполагает образ варвара, роль которого призваны исполнять «незападные» и, следовательно, «нецивилизованные» народы), так и на уровне политики. В сфере геополитики это противопоставление служит основанием для деления мира на «своих» и чужих» или, как это официально закреплено на уровне ряда «глобализаторских» стратегий, тяготеющих к «однополярности», которые вполне могут стать и глобальными, на страны-лидеры, страны-вассалы и страны-изгои.

В-пятых, важнейшим препятствием на пути к изучению и защите цивилизационного наследия следует признать, как это ни покажется странным, характерную для нашего времени сугубо положительную коннотацию самого термина «наследие». Оно связывается сегодня и в сознании специалистов, и в массовом сознании с сугубо позитивными ценностями, накопленными историей, а также с бесспорными достижениями, которые пополняют эту «копилку ценностей». Но так было далеко не всегда. Позитивное отношение к наследию пришло на смену его утилитарно-нейтральному пониманию, в соответствии с которым ценность признается только за тем, что имеет существенную материальную стоимость или что можно приспособить к нынешним нуждам, либо к воинственно негативному отношению. Это отношение граничит с полным отрицанием и отречением от собственной истории и коллективной памяти и заключается в известной формуле «наследие проклятого прошлого» и не менее известном лозунге «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…»

Что же плохого в том, что отношение переменилось со знака минус на знак плюс? Ничего, кроме новых шор, которые мешают увидеть и общечеловеческое цивилизационное наследие, и наследие мировых цивилизаций в полном объеме, без аберрации зрения. Дело в том, что наследие содержит в себе одновременно и реальные достижения предков, утрата которых означала бы потерю базовых смысловых ориентиров, и ту цену, которую придется заплатить за эти достижения потенциальным наследникам. Оно включает в себя наряду с бесценным опытом побед и поражений опыт укоренившихся заблуждений и узость восприятия мира, которая является платой за уникальность и национальную специфику. Наследие современной техногенной цивилизации – это и катастрофы глобального масштаба различного генезиса, которые уже произошли, в том числе и те, об отдаленных последствиях которых мы еще ничего не знаем. Это и грядущие катастрофы, на которые мы сами обрекаем наших наследников, лишая их лучших ресурсов развития и саморазвития – как природных, так и духовных. Другими словами, наследие многомерно, оно требует не только защиты для себя, но и защиты от себя…

***

Для большинства наследников российской цивилизации само понятие о цивилизации ограничивается, как правило, самыми общими представлениями об уровне культурного развития и о степени освоения достижений современной эпохи. Эта ограниченность вполне объяснима: традиционные формы наследования, то есть накопления и передачи опыта от поколения к поколению, давно вытеснены из народной жизни универсальной и во многом обезличенно-обезличивающей образовательной системой. В школьных и вузовских программах и стандартах почти полностью отсутствует сколько-нибудь систематизирование знание о многообразии цивилизаций и даже о собственной цивилизационной идентичности, о наследии и праве на наследование. Эффект усиливается из-за постоянного прессинга массовой культуры и коммерческих субкультур, характерного для массмедиа и интернет-реальности, то есть для «цивилизации № 1».

Надо отметить, что в России возникает и усиливается понимание значимости этой проблемы, которое явно не соответствует уровню общественного интереса к самой теме цивилизационного наследия и степени научной разработанности этой темы (первые отечественные исследования появились в середине и в конце 1990-х годов). Об этом свидетельствует, в частности, и перечень поручений Президента (Пр-2440, п.7) [3], в котором Министерству образования и науки совместно с Министерством культуры РФ поручено представить предложения о дополнении федеральных государственных стандартов общего образования разделом «Цивилизационное наследие России».

Природа невосприимчивости к цивилизационной проблематике в целом и проблеме цивилизационного наследия объясняется двояко.

С одной стороны, кардинально изменилась вся информационная среда, из которой люди черпают свои представления об окружающем мире. Она стала злободневной, сузив временные горизонты человека, погруженного в информационный поток, до текущих событий, до со-временности в режиме онлайн. За границами восприятия остаются те временные горизонты, в которых живет историческая память поколений и сами цивилизации. А эти временные горизонты – столетия и тысячелетия, вечность и метаисторическое измерение истории.

С другой стороны, происходят глубинные изменения в жизни самих мировых цивилизаций, все с большим трудом воспроизводящих свою специфику в эпоху глобализации, принудительной ломки культурных границ и традиционных укладов. Но в России эти процессы были осложнены столетием насильственного выкорчевывания истории. А в наше время – инертностью государственной образовательной и информационной политики, так и не сумевшей окончательно избавиться от столетнего господства воинствующего антиклерикализма.

Предвзятое и настороженное отношение к возрождению религиозной жизни мешает признать, что цивилизационное наследие, ядром которого является, как известно, религиозная идентичность, имеет какую-то иную ценность, кроме «музейной». Декларируемый отказ от богоборческой идеологии, который должен был возродить интерес к цивилизационным основам государственного строительства, совпал с распадом единого государства, со сменой всех институтов власти и форм собственности, с возникновением новых границ, разделивших народы страны. Кстати, сам отказ от всех идеологий, как впрочем, и их запрет, всегда остается чистой декларацией, поскольку любая политическая идеология по своей сути не совместима с религиозным мировоззрением, а призывы к деидеологизации служат всего лишь прикрытием «победившей идеологии». Впрочем, и эта условная «победа» может быть одержана только формально и локально, в условиях жестко тоталитарного режима.

Что же касается крушения господствовавшей государственной «моноидеологии» в СССР, а точнее, на всем «построссийском пространстве», то оно обернулось для России как государства-цивилизации поистине цивилизационной катастрофой – разделением государствообразующего русского народа, когда, по словам В.В. Путина, в одночасье за пределами Российской Федерации оказались 25 миллионов русских людей. В результате «русские оказались самой большой разделенной нацией в мире сегодня» [4].

Все это лишь усугубило «подозрительное» отношение к собственному цивилизационному наследию – и имперскому, и советскому (с позорным ярлыком «совковое») – как «наследию проклятого прошлого». Однако дефицит знаний не мешает людям ощущать свою сопричастность с той реальной цивилизационной общностью, которая в течение столетий объединяет многие поколения.

В чем заключается жизненная сила этой общности? Миллионы разделенных людей и целые народы, которые разошлись по новым государственным образованиям, объединены тысячелетней общей историей, бесценным опытом сосуществования и взаимного культурного обогащения, схожим пониманием базовых ценностей и почитанием святынь. Не меньшую роль играет, как уже говорилось, и язык, на котором осуществляется общение между представителями разных этнических групп, каждая из которых внесла свою лепту в великую русскую культуру и в сам русский язык.

***

Для того что расширить наши представления о цивилизационном наследии и устранить искусственную терминологическую путаницу, зададим себе ряд вопросов, которые позволят найти общие подходы к этой непростой теме и узким специалистам, профессионально занятым исследованиями и популяризацией различных пластов цивилизационного наследия, его защитой и развитием, и самим наследникам.

Первый вопрос: можно ли в принципе добиться согласия межу учеными, изучающими феномен цивилизации и цивилизационного наследия в рамках различных отраслей знания, если даже в границах каждой из научных дисциплин существуют конкурирующие школы, взаимоисключающие подходы и бесчисленное множество непохожих друг на друга авторских концепций?

Второй вопрос: какой должна быть система высшего образования и, прежде всего, в сфере подготовки и переподготовки специалистов гуманитарного профиля, чтобы они были знакомы хотя бы с основными конкурирующими научными школами и цивилизационными теориями, прочно вошедшими в научный оборот, и можно ли в научном сообществе устранить плюрализм мнений при отсутствии «третейского судьи»?

Третий вопрос: как добиться необходимого единообразия в процессе всеобщего школьного образования, целью которого уже на начальных ступенях должна стать максимально широкая популяризация базовых знаний об истории человеческой цивилизации и о том многообразии мировых цивилизаций, которые существуют в настоящее время, не забывая, разумеется, о собственной цивилизационной идентичности? Каким образом можно решить эту задачу, не искажая и не профанируя научные знания в процессе их адаптации?

Четвертый вопрос: как нам следует относиться к политизации цивилизационной тематики и к тому факту, что она в последние годы не только входит в язык политики, но и врывается в саму мировою политику на фоне острейших межцивилизационных конфликтов, которые ставят под вопрос сохранение общечеловеческой цивилизации?

Пятый вопрос: возможны ли разработка и введение общего тезауруса законодателя, который позволил бы сблизить научные представления о цивилизационном развитии с понятийным аппаратом современной публичной политики, что позволит добиться синхронизации усилий государства, религиозных организаций и гражданского общества в великом деле сбережения и обогащении цивилизационного наследия России?

Для ответа постараемся предельно сжато сформулировать одну из главных причин, порождающих большинство споров, многие из которых заводят спорщиков в тупик только потому, что они говорят на разных языках, не подозревая об этом. В результате происходит не столько обычная подмена понятий, сколько подмена «этажей мышления».

О каких языках идет речь и о каких «этажах»? В первую очередь, следует упомянуть о языке науки, а точнее, о языках многих отдельных наук, объектом которых является цивилизация. Их список становится все длиннее, а границы между ними все более заметными, хотя наиболее интересные исследовательские направления развиваются на «пограничье» и «ничейной территории», что не отменяет ужесточения «демаркационных линий» и усиления стандартизации наук, в предметную область которых входит цивилизационная проблематика. Среди них философские, политологические и теологические дисциплины, обширное семейство наук исторического цикла – от археологии до этнологии и этнографии, а также целые специализированные области культурологии и лингвистики.

Каждая из этих наук рассматривает цивилизацию под своим углом зрения, поскольку имеет собственный категориальный аппарат и особые методы – свой «этаж», на который могут подняться (уровень обобщений) или опуститься (уровень «углубления в предмет») только узкие специалисты. Именно в этом смысле о всяком узком специалисте говорят со времен Козьмы Пруткова, что он «подобен флюсу»: знания его односторонние, а потому и закрыты для большинства смежных специалистов, что ограничивает и его исследовательский горизонт. И чем уже (глубже) специализация, тем труднее ученым, занимающимся одним предметом, дается общение между собой – на одном и общем «этаже науки». Поэтому возникает потребность в «указателях» и «толмачах», которые профессионально заняты «переводом» базовых терминов с языка одной науки на язык другой. Кроме того, нужен и свой перевод для тех, кто приобщается к наукам – начиная со школьной скамьи и кончая высшими ступенями профессионального образования.

В процессе такого «перевода» научных понятий, в том числе и понятия о цивилизации, на общедоступный язык учебной литературы происходит фантастическое, но не заметное со стороны обеднение основных смыслов. Поэтому приходится искать «усредненные» варианты интерпретации и толкования, считаясь с нормами обыденного языка и возрастной психологией восприятия, логикой преподавания и уровнем подготовленности аудитории. При этом в процессе популяризации изменяется вся система обоснований. Если в живом процессе научного поиска решающую роль играли, например, обоснования, позволяющее «подогнать» идею автора к требованиям дисциплины – принятым научным сообществам стандартам и парадигмам, то на этапе адаптации теории в ходе обучения на первое место выходят обоснования ad hoc (к случаю), облегчающие запоминания и усвоение, то есть доминируют мнемонические техники.

Не менее значим и тот факт, что в разных языках до сих пор существуют некоторые различия в понимании цивилизации, которые были более чем существенными еще столетие назад. Конечно, эти семантические различия стираются со временем в силу повсеместного повышения общеобразовательного ценза (во всем мире образовательные стандарты постоянно сближаются), но «память национальных языков» сохраняет предшествующий опыт. Перипетиям и особенностям «освоения» европейскими языками слова «цивилизации» посвящена обширная литература, восходящая к сравнительным исследованиям Э. Бенвениста [5].

К этому следует добавить, что совершенно по-особому тема цивилизационного развития преломляется в языке политики и речи миллионов людей, подверженных политической индоктринации. В этом случае происходит скрытое от постороннего взгляда превращение общеизвестных понятий в идеологемы – особые императивные формы коллективного мышления, подчиняющие сознание человека той или другой политической идеологии. Кстати сами авторы научных цивилизационных теорий все в большей мере заинтересованы не только их продвижением в своей профессиональной среде, но и популяризацией своих политических взглядов среди широкого круга читателей, что качественно изменяет всю систему обоснованийи ведет к смешению жанров. Ярким примером являются работы С. Хантингтона, которые посвящены природе межцивилизационных разломов и конфликтов в современном мире и прямо рассчитаны на политическую индокринацию массовой аудитории.

Таким образом, в большинстве случаев авторские концепты, введенные в научный оборот, даже в научной речи часто отождествляются с так называемыми «общенаучными понятиями» или обыденными представлениями, а также с лексикой из «политического новояза». Соответственно, термины, закрепленные в законотворческой практике, подменяются скрытыми наукообразными идеологемами или откровенными эвфемизмами, хотя воспринимаются как научные понятия. Да и все другие значения и смыслы, приоткрывающиеся только в речевой практике, тут же перемешиваются до стадии полной неузнаваемости, Это легко обнаруживается даже в тек случаях, когда мы анализируем тексты какого либо автора, пишущего о цивилизации.

***

Есть ли способ соединить несоединимое хотя бы в устоявшихся представлениях о цивилизации и цивилизациях, если за каждым упоминанием стоит та или иная концептуальная схема, а за ней – либо давно сложившаяся научная школа, опирающаяся на армию адептов, либо языковые нормы (узус), либо идеологемы, вошедшие в сознание и подсознание нескольких поколений?

Думается, такая возможность существует, но требует в качестве главной предпосылки уважения к концептуальному разнообразию, которое останется неустранимым во все времена (кроме тех, когда в науке допускается разномыслие), что не исключает поиск инвариантных, непреходящих смыслов. Не менее важная предпосылка – признание того факта, что даже самые образованные люди с трудом замечают границы, отделяющие язык науки (языки различных научных дисциплин) от языка массового образования, а то и другое – от языка публичной политики и обычной повседневной речевой практики, где происходит «смешение языков» и царствует «детерминализация».

В научном дискурсе узкие профессионалы имеют уникальную возможность использовать концепты особого рода. Когда мы говорим о концептах, то имеем в виду особый класс понятий, как бы имеющих на себе особый знак или «пробу», наподобие той, которую мы видим, например, на золотых и серебряных изделиях или слитках. Этот символ, который сразу прочитывается знающим человеком, – не что иное, как свидетельство о принадлежности концепта к вполне определенной авторской концепции, конкретной теории или научной школе. Аналогия подобных концептов с дорогими изделиями становится более приемлемой, если вспомнить и о «руке мастера», а также об известности его имени среди ценителей. Точно так же, как «мировое хождение» имеют далеко не все «клейма», так и научные имена, авторские теории и национальные школы имеют различный «вес» в научном сообществе, что во многом зависит от политики страны, которая желает защитить свое «пространство смыслов».

По этой причине в большинстве случаев специалисту, говорящему о цивилизации, достаточно упомянуть, какую определенную теорию он имеет в виду применительно к тому или иному конкретному случаю (будь то теория культурно-исторических типов Н.Я. Данилевского, позиция О. Шпенглера или взгляды кого-то из его интерпретаторов), чтобы устранить основную часть возможных «разночтений». Знания такого рода не требуют от их носителей безусловного признания, что существенно снижает риск подмены понятий. В результате если дискуссия и возникает, то сразу же приобретает конструктивный и деловой характер.

Однако ситуация резко меняется, когда речь заходит о процессе распространения и популяризации научных знаний, а тем более о различных уровнях, моделях и этапах образования, где с необходимостью происходит адаптация знаний и унификация концептов, а следовательно, и возникает искус подмены понятий. Если, к примеру, в научной работе ссылка на обезличенную словарную статью нежелательна, то в образовательном процессе и рамках просветительской деятельности или «самопросвета» именно словари и (в лучшем случае) хрестоматии становятся основным источником пополнения знаний. Даже в сфере профессионального образования в обороте находятся преимущественно так называемые общенаучные понятия, которые, с одной стороны, выполняют множество необходимых функций, обеспечивающих коммуникацию, но, с другой стороны, подменяют концепты, искажая до неузнаваемости исходные смыслы.

Даже новейшие энциклопедические словари ограничиваются набором крайне упрощенных схем, в соответствии с которыми под цивилизацией понимается, к примеру, «следующая за варварством ступень культуры, постепенно приучающая человека к плановым, упорядоченным совместным действиям с себе подобными, что создает важнейшую предпосылку культуры». И эта цитата – далеко не худший типовой образец производства «общенаучных понятий» из узко понятых педагогических и идейных соображений («чтобы было просто и понятно»). По сути, если продолжить образный ряд, который мы открыли сравнением концептов с золотыми изделиями, «словарные знания» и общенаучные понятия, эксплуатируемые в системе образования и просвещения, можно уподобить бумажным деньгам, которые в большинстве случаев делают возможными общение и «обмен знаний». Риски, связанные с использованием такого рода «заменителей концептов», снижаются при условии, что существует «золотое обеспечение», а «пользователи знаний» помнят или догадываются о его существовании, хотя ни разу и не бывали в «хранилище подлинных ценностей».

Совершенно иная картина возникает в том случае, когда в спор по цивилизационной проблематике включаются публичные политики, что сегодня и происходит. Их определения, оценки и подходы иногда становятся общеизвестными и более того – оказывают несомненное влияние и на узус, и даже на язык тех научных дисциплин, которые слишком близко находятся от «политической кухни» и «фабрик мысли». Если продолжить сравнение с денежной системой, то здесь можно говорить о ценных бумагах, курс которых напрямую зависит от стабильности того или иного режима, уровня взаимопонимания между основными акторами политики, а также от сиюминутной политической конъюнктуры и «спекуляций на рынке ценных бумаг».

Качественно иные требования мы предъявляем к «тезаурусу законодателя» и «языку регламентации», на котором составляются подзаконные акты, инструкции и широкий круг документов, регламентирующих механизмы управления в любой сфере деятельности, в том числе и в сфере отраслевой политики. В нашем случае речь идет, прежде всего, о концептах государственной культурной политики, где формируется система общих установок, рассчитанных на широкую аудиторию и общедоступных для понимания. При этом адресат, к которому обращены подобные документы, идущие обычно в связке с законодательными актами (федеральными и региональными), – это и специалисты различного профиля, работающие в органах исполнительной власти, и чиновники разного уровня, в компетенцию которых входит все то, что они относят к культурной сфере. По этой причине подобные документы не допускают и не должны допускать вольных интерпретаций. Здесь вообще нет места теоретическим изыскам, а тем более – неустоявшимся гипотезам, даже самым продуктивным, и конкурирующим идеям, составляющим самую ценную часть научного знания. Здесь, как правило, нет даже отсылок на фундаментальные работы и упоминания научных школ.



ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См.: Расторгуев В.Н. Цивилизационное наследие славянского мира. – М.: ГАСК, 2009. – 36 с.; его же: Русский народ и мировое цивилизационное наследие // Проблемы культурного и природного синтеза. – М.: ИИЯ, 2009. – С.23-31.

[2] Гегель Г.В.Ф. Философия права. – М.: Мысль, 1990. – С. 310.

[3] URL: http://www.kremlin.ru/acts/assignments/orders/56263 (дата обращения: 11.04.2018).

[4] Интервью В.В. Путина Оливеру Стоуну 13 июня 2017 г. [Электронный ресурс]. – URL: https://ria.ru/politics/20170613/1496353896.html (дата обращения: 11.04.2018).

[5] Бенвенист Э. Цивилизация : К истории слова // Бенвенист Э. Общая лингвистика. – Прогресс, 1974. – 448 с.


© В.Н. Расторгуев, 2018.

Статья поступила в редакцию 10.04.2018.

Расторгуев Валерий Николаевич,

доктор философских наук,

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова,

зам. председателя Научного совета при Президиуме РАН

по изучению и охране культурного и природного наследия (Москва)


Опубликовано: Журнал Института Наследия, 2018/2(13)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/196.html

Наверх

Новости

Архив новостей

Наши партнеры

КЖ баннер

Рейтинг@Mail.ru