Войти | Регистрация | Забыли пароль? | Обратная связь

2024/1(36)

спецвыпуск


ТОМСКАЯ ПИСАНИЦА

Материалы исследований


Аболонкова И.В.,
Заятдинов Д.Ф.,
Новокрещенова К.Ю., Юдникова А.Е., Райко Г.В.

Опыт геомеханического мониторинга Томской писаницы в 2022–2023 гг.

Гизей Ю.Ю.

Перспективы номинирования наскального искусства Томи
в Список объектов Всемирного наследия

Горяев В.С.

Музей-заповедник «Томская Писаница»: возвращение от «культурологического музея» к «хранилищу объектов культурного наследия»

Ковтун И.В.

Нижнетомский очаг наскального искусства

Моор Н.Н., Аболонкова И.В., Горяев В.С., Селецкий М.В., Онищенко С.С.

Предварительные результаты исследования археологического контекста Томской писаницы

Москвина Е.А.

История сохранения и музеефикации писаниц на Томи
по документам Государственного архива Кузбасса

Орлова Е.А.

Старинные русские сёла и деревни предполагаемого достопримечательного места «Наскальное искусство р. Томь»

Сазанова К.В.,
Зеленская М.С., Власов Д.Ю.

Методические подходы к защите археологических памятников Притомья от биологических повреждений

Селецкий М.В., Соколов П.Г.

Каменная индустрия памятника Писаная I: предварительные результаты технико-типологического анализа

Шереметова С.А.,
Шереметов Р.Т.

Географические и флористические особенности бассейна реки Томь


Опубликован 15.03.2024 г.


Архив

Казин А.Л.

Динамика цивилизации и точка власти

Аннотация. Статья посвящена взаимодействию власти, культуры и цивилизации, которое представляет собой сложную и исторически подвижную иерархию. Точкой приложения власти оказывается государственность как таковая – сакральная, светская, даже революционная. Историко-культурная динамика русской власти обусловливает позицию автора о том, что петербургскую монархию и русский коммунизм можно считать разновидностями идеократии, то есть превращенными формами энергии ее духовного ядра.

Ключевые слова: цивилизация, точка власти, русская власть, государственность, идеократия.

Открыть PDF-файл


Каждая цивилизация начинается с теократии и заканчивается демократией.

Виктор Гюго

Приведенные в качестве эпиграфа слова великого французского романтика В. Гюго верны, на наш взгляд, только отчасти. Они во многом справедливы применительно к Европе (и к Западу вообще), но имеют достаточно отдаленное отношение к православной России, которую автор «Собора Парижской богоматери», очевидно, не знал и уж, во всяком случае, не рассматривал как самобытную цивилизацию. Так или иначе, формула «от боговластия к народовластию» применительно к русской истории может быть прочитана иначе и даже «ровно наоборот», то есть, выражаясь научным языком, переобращена, инверсирована.

Взаимоотношения власти, культуры и цивилизации представляют собой сложную и исторически подвижную иерархию. Есть разные типы власти, все они связаны с цивилизацией, но не все – с культурой. Цивилизация – это уникальная суперэтническая (соборная) общность, развернутая в истории и охватывающая собой всю совокупность человеческих практик – духовных, культурных, государственных и технологических. В центре цивилизации – повторим это снова – находится религиозное ядро, включающее в себя веру народа и его язык, на котором он говорит с Сущим (linguaadamiсa). В области ядра располагаются метафизический храм цивилизации, ее базисные духовно-смысловые ценности, составляющие ее словарь («корнесловие»). Внутри цивилизации условно можно выделить духовную, государственную, культурную и экономическую власть – ее Крест, Меч и Золото. Следует отметить также, что некоторые оболочки цивилизации, например культура или экономика, могут иногда значительно отдаляться от ее духовно-онтологического ядра или даже вовсе противоречить ему [1].

Если обратиться к исторической динамике власти в пространстве цивилизации, то целесообразно остановиться вначале на характере этого процесса в Европе. Подобно древнейшим ареалам Востока (китайский император – сын неба, египетский фараон – живой «бог»), Европа начала свой цивилизационный путь с религиозно освященной власти: авторитет властных отношений коренился в сакральном (храмовом) основании греческих городов-полисов. Яснее всех эту священную природу власти отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением божественной гармонии космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). Правда, уже в Риме статуя кесаря нашла себе место в храме рядом со статуей Юпитера, иногда даже отождествляясь с ней (император Август в образе «царя богов и людей»). Указанное отождествление явилось символом дальнейших преобразований власти в Европе, где католическая христианская церковь оказалась во многом продолжением языческой римской державы – во всяком случае, в плане ее институционального устройства (князь-папа), борьбы за светскую власть с королями (папоцезаризм) и т.п. Так или иначе, можно утверждать, что центр власти в Европе в античности и в Средние века находился в сакральном, храмовом пространстве цивилизации или, по меньшей мере, не противостоял ему как нечто другое. Священная Римская империя Карла Великого – это одновременно культовая и государственная структура: теократическая память встретилась здесь с реальной (и весьма жесткой) военной политикой. Ныне, в условиях ХХ1 века, идею боговластия в Европе представляет Ватикан – папское государство, в границах которого мирская и духовная власть буквально составляют одно целое [2].

Нечто иное знаменует собой эпоха Ренессанса. Многие исследователи рассматривают Ренессанс в качестве первого шага истории собственно Европы – именно как акт слома классической западно-христианской парадигмы Средневековья с его четким разделением на град земной и град небесный (бл. Августин), с его феодально-монастырским общественным устроением. Действительно, Возрождение, вопреки «ретроспективному» имени, означало не столько возврат к старому (греко-римскому), сколько инициацию нового, модернистского проекта для Запада. Применительно к интересующему нас вопросу следует подчеркнуть, что точка сборки власти в эпоху Возрождения медленно, но верно смещалась в сторону культуры – от сакрального к светскому, от теоцентрического к антропоцентрическому (гуманистическому) слою цивилизации. Разумеется, речь идет пока о тенденции, о веянии, но веянии весьма характерном. Культура – это сфера присутствия человека-в-мире («человекомир»). Именно человек в эпоху Ренессанса, как известно, делается мерой всех вещей, как существующих, так и не существующих; знание становится силой (Ф. Бэкон), мораль – свободным выбором (Ф. Рабле), политика — хитростью (Н. Макиавелли), любовь – эротикой (Петрарка, Боккаччо). Наиболее выразительным художественным символом такого переворота выступает «Мона Лиза» Леонардо да Винчи – портрет самодостаточного, довлеющего себе человека, прекрасной дамы с лукавой улыбкой, помещенной в мистический центр мироздания. Существенно модернизированными оказались ренессансная религия и экономика, породив, с одной стороны, Реформацию ХVI века (т.н. «всеобщее священство», община вместо Церкви), а с другой – то, что впоследствии получило название капитализма, с его свободным предпринимателем-буржуа, не зависящим ни от кого, кроме самого себя и соседей-конкурентов («невидимая рука рынка»).

Все дальнейшие перемещения властных «мест силы» в Европе можно рассматривать как реализацию этой обретенной в условиях Ренессанса новой свободы. Нет ничего для человека тяжелее свободы, писал Ф.М. Достоевский, и, по сути, он, конечно, совершенно прав. XVII-ХVIII века стали временем абсолютизма в Старом Свете, от «короля-солнца» Людовика XIV до Наполеона, осуществлявших именно антропоцентрический (модернистский) принцип в политике. Точкой приложения власти здесь оказывается государственность как таковая, уже не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом, хотя еще по традиции облекавшая себя то в римские, то в библейские одеяния [3]. Собственно, наполеоновская (а до него – кромвелевская) диктатура, несмотря на весь свой грозный военно-политический арсенал, отодвинула сектор власти в Европе еще дальше от центра – от государственности к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще («век девятнадцатый, железный», по слову А. Блока). Буржуазные революции сделали свое дело. Не случайно ХIХ столетие произвело на свет марксизм – эту, при всей ее хитроумности, редукционистскую (снижающую) теорию, подозревающую человека и его историю в том, что они, в конечном счете, суть только «экономические персонажи». Конечно, всем (почти) хочется быть богатыми и здоровыми, но все же сущность человека не сводится к экономике: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» (А.С. Пушкин).

Что касается современного Запада только что закончившегося ХХ и начавшегося ХХI века, то здесь точка отсчета власти вообще трудно локализуема: это так называемая децентрализованная власть, не делающаяся от этого, разумеется, более духовной или менее эффективной. С сожалением приходится признать, что католическая Церковь (не говоря уже о пестрых протестантских объединениях) не является сегодня духовным (и тем более властным) средоточием западной цивилизации: ее социальная роль сведена к исполнению привычных календарных ритуалов, мораль не исключает рукоположения епископов-содомитов (т.н. «епископальная» церковь в Америке) и т.п. Более того, подлинные христиане просто не допускаются сегодня во властвующие элиты. Разумеется, и в Европе, и в Америке есть святые, но духовный фундамент нынешней позднебуржуазной формации покоится на постхристианском (и частично даже антихристианском) «символе веры». Примерно так же обстоит дело в западной культуре, где безоговорочно господствует постмодернизм, играющий означающими без означаемого и ликвидирующий благодаря этому различие между высоким и низким, мужским и женским, полетом и падением. Евро-американская культура сегодня – это не власть, а обслуга власти, хотя и хорошо оплачиваемая. Даже традиционная национальная государственность в Европе не может ныне похвалиться подлинной суверенностью, ибо оказывается всего лишь военно-юридическим инструментом правящего класса (и в этом правы марксисты), явно отставая по своему административному влиянию и социальной эффективности от так называемых «сетевых сообществ» — автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т.п.). Подлинная власть на Западе сегодня анонимна, распределена между рядом закрытых финансово-информационных группировок и опирается прежде всего на спекулятивные механизмы управления мировой валютой (финансовая экономика, долларовые пирамиды). Что касается отношения этой власти к религии, культуре и государству, то здесь используется концептуальное оружие – образы социальной мифологии («открытое общество» К. Поппера) и процедуры т.н. «нормализации», политкоррекции человека, («дисциплинарные машины», по терминологии М. Фуко), незаметно для населения приспосабливающие вышеназванные институты к стратегии властвующей элиты. В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством виртуозной интерпретативной политики правящего слоя в сытых и самодовольных «сублимированных рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», именующих свой общественный порядок либеральной демократией, регулярно участвующих в выборных спектаклях («слон» и «осел»), но не отдающих себе отчета в полной собственной управляемости и безответственности.

Если вернуться снова к вышеприведенной кольцевой схеме, то придется констатировать, что реальный центр власти западной цивилизации примерно за две тысячи лет христианской эры проделал большой нисходящий (центробежный) путь от сакрального ядра личной и общественной практики к ее технико-экономической периферии. В иерархии социально-политических отношений это нисхождение выглядит следующим образом: теократия – церковно освященная монархия – дворянская аристократия – буржуазная демократия – охлократия – нетократия (от англ. net – «сеть», сетевые структуры, сотовое «постобщество»). Медленно, но верно cеверо-атлантическая «демократия» движется к новому рабовладению, осуществляемому, правда, уже не столько мечом (хотя и он при нужде идет в дело), сколько с помощью виртуальной симуляции желаний, выдаваемой за нечто реальное: искусственные потребности, «дутые» деньги, тотальная политическая демагогия. «Железные дороги – чтобы ездить куда? Телеграф – чтобы передавать что?» — спрашивал в свое время Лев Толстой. Интересно, что бы он сказал, посмотрев современное телевидение или интернет? Нынешний Запад фактически находится в плену у своих агрессивных по отношению к божьему миру технологий, это гигантская пиррова победа прометеевско-фаустовского модерна, отвергнувшего христианские ценности под раскаты торжествующего вольтеровского хохота. Американизированный глобальный Фауст получит в ХХ1 веке своего Мефистофеля, но уже не вальяжного господина, как в величественном сочинении И.В. Гете, а звероподобную биоэлектронную бестию, в которой будет смоделирован весь грех, накопленный за годы модерна и постмодерна «золотым миллиардом». Запад вошел сегодня в гедонистическую фазу своей истории, воспроизводящую «обратный ход» духовной эволюции Европы: католичество – протестантство (в союзе с секуляризованным иудаизмом) – либерализм (точнее либертарианство) — неоязычество – инфернальность [4]. Все это предвещает в обозримом будущем геокультурную катастрофу, опасную как для самого Запада, так и для большинства народонаселения планеты, особенно когда его норовят «демократизировать» насильно, с помощью «цветных» революций и крылатых ракет. Вряд ли Виктор Гюго предвидел такой финал воспетой им в 1830 году демократии.

Что касается России, то отношения между ее духовно-языковым ядром и оболочками носят весьма своеобразный и часто даже парадоксальный характер. Прежде всего, это касается историко-культурной динамики русской власти. За примерами далеко ходить не нужно: достаточно напомнить, что вплоть до февраля 1917 года у власти в России находился православный христианский государь – случай для просвещенной Европы немыслимый. Более того, даже после трех революций начала ХХ века российская (советская) власть сохранила свою персонифицированную сакральную энергетику – институт партийно-государственных вождей СССР может интерпретироваться как извращенное идеологическое наследие царской идеи. Что касается современности, то у нынешнего президента Российской Федерации по Конституции полномочий не меньше, чем у последнего петербургского императора – это ли не свидетельство традиционного для России способа построения и наследования духовно-государственной вертикали?

Если проследить дальнейшее перемещение точки отсчета власти в России, то придется признать, что ни культура, ни государственность как таковая, ни даже хозяйственно-экономическая сфера не стали у нас реальными центрами силы, хотя те или иные периоды русской истории можно охарактеризовать как попытку закрепления подобных центров. Известно, что святая Русь не пережила Возрождения, Реформации и Просвещения в той аутентичной форме, в которой это происходило в Европе – именно по этой причине культура и государственность являлись у нас скорее разновидностью духовного (идейного) производства, чем собственно интеллектуально-знаковым или юридическим механизмом. Это касается, в первую голову, знаменитой русской интеллигенции, отличавшейся, по определению Г.П. Федотова, идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей. По воспоминаниям современников, отец русской интеллигенции Виссарион Белинский мог воскликнуть в споре: «Мы еще не решили вопроса о Боге, а вы собираетесь обедать!» Так или иначе, отечественная культура не сконструировала для себя «науки для науки» и «искусства для искусства», оставаясь вплоть до ХХ века чем-то вроде религиозно-революционного ордена.

То же самое в принципе происходило и с идеей державности на Руси. Петр Великий стремился к осуществлению российского варианта абсолютизма по принципу «государство – это я», однако, несмотря на насилие и связанные с ним жертвы, петербургская монархия воспринималась и Церковью, и народом как продолжение православного соборного царства. Не случайно петербургские государи короновались в Успенском соборе древней столицы, да и большевики перенесли средоточие своего «пролетарского» государства в Москву. И петербургская монархия, и русский коммунизм выступают в нашей цивилизации как разновидности идеократии, то есть как превращенные формы энергии ее духовного ядра. Особенно выразительно это показала советская власть в России, облекавшая себя в марксистские (то есть материалистически-экономические) одежды, без конца твердившая о производительности труда как главном критерии общественного прогресса, переселявшая народ на «стройки века», призывавшая устами своих генсеков «догнать и перегнать Америку по производству продукции на душу населения», но так и не справившаяся с поставленной еще Ульяновым-Лениным и Бронштейном-Троцким задачей превращения страны в «единую фабрику»: это была утопия, имевшая свои корни в квазирелигиозной идеологии «земного рая». Правда, в отличие, например, от протестантской «американской мечты», в Советской России не столько бедных хотели сделать богатыми, сколько именно богатых опалить пламенем мирового пожара. Не складывается на Руси самоупоенное бюргерство, хоть ты лоб расшиби. Как шутил в 1918 году Андрей Белый, в стране победившего материализма первым делом исчезла материя…

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что самые умные рационально-либеральные рекомендации относительно приведения России в «нормальное» цивилизованное состояние по образцам Европы неизменно бьют мимо цели. Россия никогда не была Европой и никогда ею не будет. На протяжении ХХ века уже дважды – в 1917 и в 1991 году — шоковые либеральные реформы доводили нашу страну буквально «до ручки». Все попытки построения «оптимально работающего рыночного механизма», «демократического взаимодействия элит» и «разумного перераспределения ВВП» упираются в тот простой факт, что русский человек по внутреннему своему устроению не либерал, то есть искренне не понимает, как это государство, общество и культура (и даже вся вселенная) будут крутиться вокруг его священной персоны. Подлинный либерал самодостаточен и самодоволен, и Бог ему, в принципе, не нужен – он сам себе «бог». Напротив, подлинный русский (православный по многовековой духовной традиции) бессознательно теоцентричен и империоцентричен. По той же самой причине внутренней нелиберальности в России отсутствует пресловутый «средний класс» (наследственное бюргерство), который при любой власти автоматически утверждает собственное процветание – а там хоть трава не расти! Русская буржуазия в некотором смысле постоянно подвешена между храмом и тюрьмой. Все попытки сделать из русских индивидуальных, национально-этнических и социальных эгоцентриков («единственный и его собственность») до сих пор приводили только к катастрофам. Энергетика либерализма (свободолюбия, прав человека, рынка и т.п), разумеется, востребована в современном обществе, но делать из него духовно-политическую основу русского бытия могут только недалекие (при всем их несомненном операциональном рассудке) люди – либо уж действительно те, кому Россия мешает. Наша национальная – она же церковно-имперская – история действительно сурова («икона и топор», по выражению Д. Биллингтона), но это христианская история, а не какая-либо другая. Жизнь продолжается, пока за нее есть кому умирать. Точно так же бытие России длится, пока она — сознательно или бессознательно – служит Высшему, а не самой себе. В противном случае она перестает быть Россией.


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] В принципе данная кольцевая схема может строиться и иначе. Так, например, в марксизме цивилизационное ядро представлено, как известно, производственно-экономическим базисом, а религия, культура и государство отнесены к внешним оболочкам (идеология). Что касается фрейдизма, то здесь движущей силой социума (как и отдельного человека) оказывается биосексуальная энергия либидо, а религия, культура и пр. выступают ее превращенными формами (сублимация). В таком плане Маркс и Фрейд суть концептуальные близнецы-братья, мастера подозрения и снижения всего высокого.

[2] Следует оговорить здесь различие средневековых церковно-государственных отношений в Западной Европе и на Востоке – в Византии и на Руси. При всем их структурном сходстве, это были юридическое взаимодействие в первом случае, и мистическая связь – во втором. Применительно к современности обе главные ветви некогда единой христианской церкви должны думать скорее о соединении своих вероисповедных (и прежде всего нравственных) усилий, чем о богословской полемике: в ближайшее время их просто вынудит к этому яростное антихристианство ХХ1 века.

[3] Особый случай в этом плане представляют американские Соединенные Штаты, изначально возникшие как географический («новая Атлантида») и геоэкономический («абсолютно» свободный рынок) эксперимент, а уже впоследствии присвоившие себе римские регалии и тоги («Четвертый Рим»). По существу сегодня, в начале ХХI века, США являются скорее гигантской и прекрасно вооруженной финансово-промышленной корпорацией (которой, правда, грозит нефтедолларовое банкротство), чем онтологически полноценным государством.

[4] Очевидным свидетельством инфернальных тенденций современной западной культуры является рок – не просто музыка, а господствующий среди молодежи стиль жизни и миропонимания, излучающий явно сатанинские энергии. В этом плане прав был Джон Леннон, заявивший, что «Биттлз» гораздо популярнее Иисуса.

© А.Л. Казин, 2018.

Статья поступила в редакцию 10.04.2018.

Казин Александр Леонидович,

доктор философских наук, профессор,

директор Российского института истории искусств (Москва)


Опубликовано:Журнал Института Наследия, 2018/2(13)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/204.html

Наверх

Новости

Архив новостей

Наши партнеры

КЖ баннер

Рейтинг@Mail.ru