2024/4(39)

Содержание

Теоретические исследования

Путрик Ю.С.

Роль объектов культурного наследия и туризма как фактора культурного суверенитета

Исторические исследования

Ченцов А.С.

Создание и функционирование пенитенциарной системы
на территории Калининградской области в 1945–1949 гг.

Прикладные исследования

Горлова И.И., Бычкова О.И.

Реализация культурно-образовательного потенциала культурной политики в рамках образовательных систем

Марушина Н.В.

Определение структуры и границ выдающейся универсальной ценности объекта градостроительного наследия
(на примере Санкт-Петербурга)

Романова Д.Я.

Семья и род в историко-культурном наследии края

Скороход А.А.

Исследование картин датских художников-маринистов Карла и Вильгельма Билле в Отделе научной экспертизы ГОСНИИР

Освоение наследия

Филин П.А.

Основные итоги экспедиции Министерства обороны Российской Федерации и Русского географического общества по обследованию Северного острова архипелага Новая Земля в 2024 г.

Родионова В.А.,
Адамовская П.О.

Российский опыт третьего цикла периодической отчётности системы всемирного наследия

Рыбак К.Е.

К проблеме обнаружения
и коллекционирования археологических предметов

Проблемы сохранения наследия

Наумов В.Б.

Вопросы социальной кооперации при цифровом сохранении культурного наследия

Музееведение

Слесарчук, В.А.

Эхо Крымской войны: сувениры «Память Севастополя»
в собрании Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника

Отечественное наследие
за рубежом

Ельчанинов А.И.

Индийский океан. Русские географические названия
как объекты нематериального культурного наследия

Сенин А.П.

Некрологи журнала «Часовой» (1929–1988 гг.) – отражение истории Белой эмиграции

Научная жизнь

Житенёв С.Ю.

Валерий Николаевич Расторгуев как деятель культуры и культуролог

Опубликован 12.11.2024 г.

Архив

Мамычев А.Ю.

Формы и направления цивилизационного моделирования политико-правового развития российского общества: через прошлое в будущее

Аннотация. Объектом настоящего исследования выступила современная политико-правовая организация общества в ее цивилизационном измерении и социокультурной динамике. В свою очередь, предметом работы являются противоречия и базовые направления социокультурной динамики публично-властной организации общества, а также формы цивилизационного моделирования устойчивого и преемственного политико-правового развития российского социума. В работе анализируются ключевые проблемы цивилизационного развития российского общества на современном этапе, устойчивые противоречия в социокультурной динамике публично-властной организации, обсуждаются представления и подходы, описывающие процессы моделирования и воспроизводства социокультурной общности, и сохранение цивилизационной идентичности в XXI веке.Отдельно в работе рассматриваютсянаправления обеспечения социокультурного единства и основные формы цивилизационного моделирования политико-правовой целостности общества. Автором обосновывается, что цивилизационная стратегия трансформации российского общества (реформирование политических институтов, развитие текущего законодательства и т.д.) направлена на реконструкцию и интерпретацию публично-властных институтов в качестве устойчивых и преемственно воспроизводящихся цивилизационных феноменов в определенной социокультурной среде.

Ключевые слова: государственно-правовая практика,доктрина,общество,политико-правовое мышление,социокультурное пространство, стратегия, публично-властная трансформация, цивилизация.

Открыть PDF-файл

Ключевые проблемы цивилизационного развития российского общества на современном этапе. На протяжении последних десятилетий отечественное цивилизационное пространство сталкивается с рядом проблемных ситуаций, которые деформируют, а в некотором случае мифологизируют вектор устойчивого развития публично-властной организации российского общества.

1. В настоящее время происходят кардинальные изменения в политико-правовом мышлении и фундаментальные сдвиги в исследовательских стратегиях. Начиная с Т. Куна аксиоматикой гуманитарного типа рациональности (или современной пострациональности) стало убеждение о том, что научное познание представляет собой историю заблуждений, а политико-правовые исследования являются не более чем поэтапной или радикальной сменой одной «системы научных мифологий» на другую, либо одного «типа политической рациональности» на радикально иную [1].

В этом плане обосновывается, что в принципе не существует никаких «устойчивых научных истин» и стержневых цивилизационных оснований политической и правовой организации, присущих определенному сообществу. Любые социокультурные институции и политико-правовые формы – это не органичные конкретной цивилизации или объективированные формы выражения «цивилизационной природы» общества, а суть нечто наносное, временное, зависящее исключительно от субъективного произвола.

В контексте данной парадигмальной установке подвергаются системной критике любые представления и положения о том, что «государственный строй не есть нечто созданное: он представляет собой работу многих веков, идею и сознание разумного в той мере, в какой оно развито в данном народе. Поэтому государственное устройство никогда не создается отдельными субъектами». [2] Напротив, утверждается, что цивилизационные основания или социокультурные коды – всего лишь созданные мифы, легитимирующие тот или иной государственно-правовой режим. Другими словами, современный корпус исследовательских программ ориентирован на разоблачение этих публичных мифов, обоснования того, что любой социокультурный институт – это лишь устойчивая «публичная привычка» и «социальная амнезия» (забытый публичный произвол, т.е. созданный когда-то и переведен традицией в нечто объективное) [3], а цивилизационная система – всего лишь специфическая и относительно уникальная и искусственная «сборка» социального порядка [4].

Поэтому любые факты, публично-властные практики в рамках этой пострациональной аксиоматики всегда уникальны и описывают особенный (ограниченный, единичный) опыт. В этом плане в современной науке и практике провозглашается отсутствие устойчивой системы научно-практических координат и цивилизационных векторов государственно-правовой трансформации (именно цивилизационной трансформации, а не модернизации – процесс, имеющий очевидное западноевропейское цивилизационное основание). Отсюда в экономической, политической, юридической и иных социальных сферах жизнедеятельности развиваются теории нестабильности, рискогенность, ситуативности, технологии управления иррациональным выбором и т.п.

Из публично-властной организации теоретически и практически «вымываются» этнические и этнокультурные идентичности, идейно-концептуальные основания и духовно-нравственные стандарты, которые структурировали и направляли устойчивое развитие конкретных цивилизационных пространств. Подобные тенденции приводят к тому, что в реальной публичной практике и исследовательских программах не учитываются общая цивилизационная проективность, реализующаяся в культурно-историческом контексте, устойчивые доминанты развития социально-политического и юридического мышления, преемственность публично-властной организации и т.п.

2. Формирование постклассических смыслов связано и с развитием глобальных виртуализированных символов и образов, абстрактных идейно-смысловых платформ, которые существенно изменяют процессы идентификации социокультурных акторов, формирование политико-правовой культуры общества, принятие и реализацию значимых политических, социально-правовых и иных управленческих решений. Доминирующей проблемой в западноевропейских исследовательских проектах, задающих «тон» российской гуманитарной науке, является поиск оснований гражданского мировоззрения, которые обеспечили бы развитие «общемировой гражданственности» [5], связанной не с культурными традициями, определенными нациями, этносами, а с общемировой «конституционно-правовой идентичностью» [6]. В конце ХХ – начале XXI вв. западноевропейская наука и публично-властная практика осуществляет резкий демонтаж национального самосознания и социально-культурной (политической, этнической, духовной, интеллектуальной и проч.) специфики.

При этом происходит «сборка» новой общности, в рамках которой многие уникальности и иные отклонения не являются основанием для идентификации [7]. Однако практика реализации данного проекта, по крайне мере на евразийском пространстве, вызывает много проблем и нестыковок. «Очищение» политико-правовых исследований от устойчивых социально-культурных доминант приводит к: повсеместному кризису ценностно-нормативных основ публично-властной организации; деформации политической и правовой культуры; искажениям функционирования политических институтов и публично-правовых учреждений; разрушению государствоведческих традиций, обеспечивающих стабильность и воспроизводство социально-политической целостности и этнополитической стабильности; прагматизации и бюрократизации права; духовно-нравственному коллапсу и дегармонизации социально-нормативных регуляторов и т.д.

3. Современная государственно-правовая организация российского общества находится в процессе трансформации. Модернизационные, консервативные и глоболокальные тренды существенным образом влияют на смысл и цивилизационную динамику основополагающих институтов, проблематизируя сущность, основные функции и задачи, социальную роль последних. При этом современные процессы социально-культурной типизации и политико-правовой унификации значительно увеличивают рискогенность функционирования локальных (провинциональных, этнокультурных), национальных и региональных жизненных пространств.

Все это приводит к тому, что при анализе форм, обеспечивающих социально-политическое единство и устойчивое право-культурное развитие происходит явное игнорирование потенциала российской цивилизационной традиции. Исследователи, двигающиеся в этом направлении, заявляют о предстоящей «новой социально-политической революции», которая сметет традиционные категории политико-правового мышления (государство, правовой порядок, политико-правовой статус человека, определяемый и гарантируемый государством и проч.) и формы общественного единства (народ, нация, этнос), а затем сформирует принципиально иные формы общественной организации и идентификации, свободные от юридико-политических конструкций, навязываемых государственной властью.

Обобщая новейшие достижения в этой сфере научных исследований, можно выделить два основных направления, разрабатывающих либо инновационные (неолиберальные) формы политической коммуникации, где государственной власти отводится весьма малое место как института, обеспечивающего национально-культурное единство и этнополитическую стабильность, либо революционные (неомарксизм, неоанархизм, космополитизм) формы социально-культурного единства, лишающие ее какого-либо социального значения в будущем. Однако два этих направления противоречивы, каждое из них представляет проблемное «рефлексивное поле», «производя» достаточно спорные практические проекты публично-властной организации.

4. Исследование и проектирование развития современных политико-правовых институтов как социокультурных и этнополитических феноменов в ряде случаев вообще вызывает непонимание и упреки. Это вызвано рядом объективных и субъективных причин.

Во-первых, с давлением так называемой «политкорректности», которая формирует рамки современных исследовательских программ, в частности, политико-правовые институты анализируются только в аспекте демократического дискурса и в контексте организации западноевропейской модели правового государства.

Функционирующие и воспроизводящиеся в обществе политико-правовые институты и практики рассматриваются не как самостоятельные социокультурные феномены, а, скорее, как инструмент реализации доминирующего в мире идеологического формата. В этом плане акцентуация на вопросах цивилизационной и этнополитической специфике и проч. воспринимается чаще всего как «уход со столбовой дороги модернизационного развития», «исторически верного развития человечества» и т.д.

Во-вторых, с восприятием советского опыта государственного строительства (да и вообще всей русской государственно-правовой истории) как некой «этатической страшилки», формирующей стереотип, что любое исследование цивилизационных основ власти, права, государства, их специфики и самобытности является ностальгией по авторитаризму и верной дорогой к тоталитаризму. Любые попытки построения отечественной теории государства и права, цивилизационной доктрины развития российского общества и проч. трактуется в качестве опасной тенденции, ведущей к свертыванию с пути демократического развития, а разнообразные дискуссии об уникальности социокультурных традиций – как возвращение на «дорогу рабства» и т.п.

В-третьих, с распространением «предвзятых оценочных суждений», связанных с тем, что социокультурное измерение политико-правовых явлений и процессов является «консервативной наивностью» или «национально-государственной упертостью» (У. Бек). Рассматривая в этом ключе, развитие политико-правовой организации современной России трудно вписать в современные (западноевропейские) тенденции. А вообще, когда специфика российского социокультурного процесса туда вписывалась? Являлась ли вообще российская политико-правовая история национальной (в классической западноевропейской трактовке)? Разве не представляет отечественная история государственно-территориального, социально-культурного и этнонационального расширения свой эффективный и гармоничный опыт уравновешивания разнообразных жизненных и организационных систем? Похожа ли эта история на развитие национальных государств в Европе, которые, бесспорно, сегодня переживают острый кризис, прежде всего национально-политической идентичности и духовно-нравственной пустоты? Разве не сформировались (за тысячелетия успешного развития российской государственности) гибкие и адаптивные формы, учитывающие включение различных этнонациональных культур, принципов организации жизненных систем, специфических стилей властного мышления и взаимодействия, в общую государственно-правовую целостность? Думается, что эти и другие вопросы являются основополагающими для цивилизационной устойчивости и развития российского общества в XXI веке.

Современные представления о воспроизводстве социокультурной общности и сохранении цивилизационной идентичности. Принципиально важным, с нашей точки зрения, являются различные формы социокультурных связей и взаимосвязей, а также их изменения и трансформации. Именно связи и формы общности (как традиционные, так и инновационные) выступают основополагающими в современных социальных исследованиях. В принципе, эта идея достаточно традиционна для отечественного мировоззрения и ранее прорабатывалась в рамках соборной доктрины, выражавшей как индивидуальную свободу, так и социально-культурную целостность. Обратим внимание, что в современных исследованиях эта идея также выступает ключевой, многие признают ее как «прорыв» в социальной науке, который позволяет не только объяснить, но и согласовать (гармонизировать) индивидуальное и коллективное. Например, ведущий британский исследователь пишет, что «мир, знания о нем и различные представления о правильном и справедливом пересекаются и незаметно переходят друг в друга… индивидуальное включается в коллективное, а коллективное – в индивидуальное, но они несводимы друг к другу» [8].

Нам представляется, что затянувшейся период постмодернистской дефрагментации, «разоблачения» любых общественных скреп актуализирует проблематику общности, тематизирующую в мыследеятельности людей вопросы совместного сосуществования и восстановления устойчивых основ для последнего. В целом мы придерживаемся позиции, согласно которой социокультурное проживается и одновременно творится постоянно, это не застывший конструкт, а динамическое целое, которое схватывается интуитивно как общее переживание и воспроизводится в практической мыследеятельности людей. Опыт и история «проживания» и «воспроизводство» социокультурного и есть одна из ключевых содержательных цивилизационных характеристик.

Ведь именно наше недопонимание (а иногда и полное игнорирование), как отмечает Б. Як, рода (сообщества) создало столько сумятицы и неопределенности сегодня. Сегодня, продолжает он, «в пересмотре нуждаются как раз таки наши теоретические предположения о межпоколенческом сообществе», поскольку социокультурное сообщество является «родовой компонентой человеческой ассоциации», а не каким-то пережитком традиционной семьи и деревенской жизни: «сообщества связывают нас не с помощью нашего подчинения группе или же слияния с ней, а посредством того, что мы расположены проявлять особое попечительство и лояльность к людям, с которыми одинаково разделяем нечто общее… люди связаны с теми, с кем они разделяют общее наследие культурных символов и приданий» [9].

В этом плане социальное – это не столько статичный объект, сколько динамичная область взаимодействий, имеющих общую ориентированность на формирование социокультурной целостности, группового единства в тот или иной конкретно-исторический этап. «Позитивность» такой научно-исследовательской программы означает положительную направленность как на исследование, так и на практическое формирование, воспроизводство, переструктурирование и воссоздание социокультурной общности. Это принципиально отличается от негативной постмодернистской и неоанархической исследовательских программ, ориентированных на дефрагментацию, разложение, развенчивание социокультурных единств, их разрушения в пользу свободного и неструктурированного множества [10].

Действительно важным является умение видеть и способность анализировать сам процесс принятия и переструктурирования (эволюции сообщества) социальных общностей в рамках цивилизационной целостности. Прослеживать процесс того, как люди, с помощью каких элементов, вещей, традиций формируют и поддерживают устойчивые связи и взаимосвязи, переструктурируют последние, определяют групповые границы, принципы идентификации и т.д. Согласимся в этом аспекте с позицией Игоря Красавина, что «сообщество постоянно собирается и разделяется, пребывая одновременно в разных состояниях, но тщательно отделяя одно состояние от другого», тем не менее, всегда есть «самые общие условия и формы организации сообщества необходимые для поддержания его существования. Это вопрос о том, как сообщество, будучи множественным, сохраняет и преобразует себя в качестве целого» [11].

Различные цивилизационные основания представляют, соответственно, и разные общие условия, и формы сохранения, воспроизводства и переструктурирования социокультурного сообщества. Вообще различия значимы для любой социокультурной общности (как бы это противоречиво многим не казалось). Заметим, что пока существуют различия, а они, как нам кажется, неизбежны и постоянны, будут существовать формы и способы их закрепления и выражения. Различия по своей природе конститутивны, они выступают основой для формирования способов осмысления действительности, социокультурных феноменов, структурно-иерархического строения групп и обществ и т.д. Различия всегда существовали как исходный, базовый элемент познания и социального конструирования. Конечно, в постмодерне различия лишаются своего конститутивного позитивного эффекта, становятся различием ради самого различия, инструментом дефрагментации традиционных систем, элементом, подрывающим любое единство и целостность. Эта «борьба с различием» сформировала негативную проекцию всех гуманитарных исследований в ХХ веке и сегодня ставится под сомнения. Справедливо в этом плане отмечает А. Бадью, что «различия – это то, что есть. Люди и нации обязательно различаются. Проблема в том, как произвести тождественное. Это очень важный момент. Мы прощаемся с периодом культа различия, который, в общем и целом, был достаточно негативным. Подлинная великая политика нацелена, скорее, на производства единства из различного материала (курсив наш. – Авт.)» [12].

Итак, социокультурное проживается и творится в жизнедеятельности индивидов и сообществ, останавливается – исчезает сама устойчивая общность. Поддержание и продолжение социокультурной целостности, а не подражание ей или имитация требуют огромной работы и усилия всего поколения. Продолжение цивилизационной традиции не ставит акцент на коллективности в ущерб творческой энергии индивидуальности [13]. Это общий коммунитарный процесс, содержание которому придают именно социальные взаимодействия людей, социокультурные связи между ними, а не подчинение личности политическим или иным институтам, трактуемых в репрессивных коннотациях.

Именно в действии, во взаимодействии «оживает» и «воспроизводится» социокультурная уникальность и цивилизационная целостность, а не в общих гегемонистических структурах, навязывающих творческой уникальности определенное тотальное единство. В принципе, в этом подходе нет ничего принципиально нового, он вписывается в современную направленность социокультурных исследований различных феноменов. Так, например, авторы недавно вышедшей монографии отмечают, что «право не существует вне и без человека, социализированного в соответствующей правовой культуре. Постклассическая социокультурная антропология права утверждает сконструированность, т.е. созданность активностью человека, а не данность права и его воспроизводимость практиками людей» [14].

Отметим, что мы понимаем под цивилизационными основами определенные и устойчивые «осевые элементы», общие направленности и формальные модели, которые задействованы в конкретно-исторических практиках продолжения (воспроизводства), переструктурировании и проживании социокультурной общности. В свою очередь, специфическое в этом, метафорически выражаясь, представляют «культурный материал», «специфические блоки» для сборки нового политического, правового, социально-экономического пространств, упорядочивающих общественное взаимодействие в конкретно-исторических условиях, в контексте действующих и латентных вызовов и угроз. Если взять инструментальный аспект, то можно отметить, что через сопоставление, подражание и творческое использование социокультурных канонов осуществляется преемственное развитие социокультурной общности и цивилизационой целостности.

Из государственно-правовой истории мы знаем, что период слома социокультурной общности ведет к крушению политико-правовой организации. Однако затем, как это неоднократно также подтверждает исторический опыт социокультурной трансформации, цивилизационные основания «запускают» процессы переструктурирования идейно-смысловых основ, реорганизации или пересборки публично-властного пространства за счет новых идейный основ.

Важно подчеркнуть, что формирование новых идейно-смысловых оснований политико-правовой организации, ее развитие и институционализация реализуется не на пустом месте, а под воздействием осевых цивилизационный условий и форм. Принятие этих оснований – это выбор как самих конкретных мыследеятелей, так и, если выразится опять-таки метафорично, самой истории.

Архетиктоника обеспечения социокультурной общности и цивилизационной идентичности. Процесс обеспечения последнего можно условно представить в ряде взаимосвязанных уровней (Рис. 1). Как уже было замечено выше, повторяющийся социокультурный опыт формирует определенные устойчивые факторы и доминанты взаимосвязей и взаимодействия, которые становятся архетипическими структурами или цивилизационными кодами развития политико-правовой жизни общества. В то же время эти цивилизационные коды влияют на наши представления и опыт, стремясь организовать их в соответствии с уже существующими моделями.

Они фиксируют базовые сценарии политико-правового мышления, режимность взаимодействия между личностью, обществом и государством, формообразующие тенденции в институционально-властной организации общества. 

Архетипический (цивилизационный) уровень представляет собой первичный, базисный уровень формирования политической и правовой культуры общества, собственно, и представляющий собой фундамент. Он является несущей социокультурной арматурой, которая как обусловливает специфику институционализации тех или иных явлений и процессов политико-правовой жизнедеятельности, так и формирует «конгруэнтную смысловую и деятельностную перспективу» (М. Мид, Д. Клакхон и др.). Ряд исследователей предлагают называть подобный уровень первичным, партикулярным слоем культуры, который «формируется преимущественно на уровне массового бессознательного, проявляющего себя при движении из частной жизни в социокультурное психе локального человеческого сообщества и обратно. В то же время партикулярная культура существует и как феномен индивидуального бессознательного, отражая общие тенденции частной жизни и во многом обусловливая формирование личности и ее социальных ролей, а также характер взаимодействия с другими индивидами» (курсив мой. – А.М.) [15]. Содержательно характеризуя данный уровень, можно выделить следующие составляющие: нравственно-когнитивные интуиции; надрациональные ценности (цивилизационные коды); архетипические образы и представления; предправовые первонормы поведения и взаимодействия.

2. Квазиизмерение цивилизационных кодов – это то социокультурное пространство, где располагаются и действуют основные и устойчивые ценностно-нормативные регуляторы. Именно на этом микроуровне идет непрерывное, достаточно медленное формирование социокультурных доминант, воспроизводящих специфичность и неповторимость политической и правовой культуры определенного общества и его особенные властно-правовые практики взаимодействия.

Следовательно, данное измерение отражает так называемые «социотворящие» факторы и источники. Другими словами, цивилизационные коды и факторы, обусловливающие политико-правовую реальность, выражаются в обычаях, традициях, стиле восприятия политико-правовых явлений и процессов, нравственно-духовных доминантах и стереотипах взаимодействия в системе «личность – общество – государство», в иных национальных и религиозных артефактах, обусловливающих особенности политической культуры, форм и практических схем удовлетворения духовных и материальных потребностей, сопровождающих их ритуалах и т.п.

Это уровень обусловливает не содержание, а форму упорядочения правокультурной жизни общества. Справедливо пишут в этом контексте И.В. Мостовая и А.П. Скорик, что данный уровень инициирует формирование первичных бытовых отношений, ритуалов, первичных социальных норм, ценностей и оценок. Словом, он формирует «отчасти нерефлексируемый обыденный мир социальных взаимодействий – с его устоявшимися традициями, особой (только для внутреннего пользования) социальной символикой, особым языком, который практически интуитивно понимается “своими”» [16].

3. Эмпирический уровеньполитико-правовой жизни обществапредставляет собой уровень обыденного политического взаимодействия и обычно-правовых форм взаимодействия, в контексте которого осуществляется повседневное (практическое) поведение субъектов на основе сложившихся и преемственно воспроизводящихся форм и типизированных моделей социально-властного взаимодействия, достижения субъективных интересов и потребностей. Существенное значение на этом уровне имеет, конечно, не только «поведенческая традиция», но и «устная традиция», а также сформированные на предшествующих уровнях нравственно-когнитивные готовности и установки в восприятии существующей реальности, а также правовые эмоции и установки (эмоционально-психологическая составляющая обыденного политического взаимодействия). Именно практическое (обычно-повседневное) поведение отражает реально, в отличие, например, от санкционированных (официально признанных) обычаев, специфику социально-политического бытия нации, этносов, конкретных групп.

В свою очередь, эмоционально-психологическая сторонаотражает внутреннюю составляющую обыденного социально-политического. Данное отношение между индивидами строится на эмоционально-психологическом опыте. Следует учитывать, обосновывает Р. Циппелиус, что в повседневном социально-политическом взаимодействии «в области выбора цели иррациональный фактор вмешивается уже благодаря тому, что оценка различных целей и предпочтений не может быть осуществлена рационально: с одной стороны, за разными целеполаганиями стоят различные социальные силы и субъекты, с другой – даже те предпочтения, которые пользуются одобрением определенного большинства, так или иначе изменяются в зависимости от ситуаций и времени. Это означает, что необходимо угадывать, предчувствовать будущие преференции, что само по себе выходит за рамки рациональной калькуляции» [17].

4. Доктринальный (теоретический) уровеньполитико-правовой жизни обществапредставляет глубинные, сущностные (концептуальные, аксиологические, символические) характеристики политико-правовых явлений, процессов и связан с их представлением и оценкой в политическом мышлении. Это уровень интегративный, сплачивающий существующее культурное содержание с базовыми, типоформирующими установками, доминантами социально-политического развития и т.п. Он включает в себя следующие элементы, характеризующие данный уровень с точки зрения архетипической обусловленности: аксиологическую (нормативно-ценностную), концептуальную (политические и юридические теории, доктрины, категории и понятия) и символическую (существующие государственно-правовые символы и ритуалы) составляющие.

5. Институциональный уровень политической жизни общества, соответственно, воплощает исторические закономерности развития публично-властной организации общества, институционализирует сложившиеся, типизированные формы и модели позитивного взаимодействия в системе «личность – общество – государство». Данный уровень, кроме действующих политических, правовых, экономических и иных институтови структур, отражающих, по сути, статический элемент институционального уровня, включает в себя также такие динамические элементы, как институционально-нормативная активность (законодательная, правоприменительная, судебная и иная политико-правовая практика), а также институционально-нормативная активность граждан и различных общественных институтов и структур.

6. Квазиизмерение политической жизни общества – уровень, отражающий позитивные (имеющие социально-политическое одобрение) и негативные (вредные, опасные) политико-правовые явления и процессы. На данном уровне происходит взаимодействие существующих институционально-властной и правовой организаций с реальными поведенческими практиками, преломление действующих институтов в национальном политическом мышлении.

Кроме того, следует полагать, что политико-правовое пространство представляет собой определенную сферу жизнедеятельности общества, в которой осуществляется взаимодействие социальных субъектов по поводу организации и осуществления политической власти, реализации конкретных интересов и потребностей, непосредственное руководство общественными делами и организация упорядоченности политического и правового взаимодействия отдельных индивидов, их социальных общностей, организаций, институтов и т.п. [18] Таким образом, политико-правовое пространство включает в себя институциональную структуру, ее политические, правовые, культурные и духовно-нравственные основы, обеспечивающие определенный государственно-правовой режим. В общественном сознании формируются определенные представления об окружающем индивидов социальном пространстве, предопределяя тем самым и политико-правовую организацию последнего, а само политическое взаимодействие субъектов в рамках этого пространства задает подлинный смысл и значение политических и правовых установлений, институтов в имеющихся условиях места и пространства.

7. Уровень социально-культурной целостности характеризует собственно политическую и правовую культуру конкретного общества как целостный феномен, отражает ее специфику и адаптивные возможности перед вызовами современности. Он выражает три основных элемента, характеризующих специфику той или иной культуры (правовой, политической, экономической и т.д.), перспективы ее развития, возможности адаптации к внешним заимствованиям тех или иных институтов, импортированию каких-либо идей и доктрин, а также устойчивые формы и способы восприятия и оценки феноменов политико-правовой реальности, социокультурные стандарты и модели взаимодействия в системе «личность – общество – государство».

В заключение отметим, что стремление ряда направлений современной гуманитарной мысли к «очищению» властно-политической коммуникации от всего национального, культурного, религиозного приводит к примитивизации политического и правового познания, а значит, к сознательному уходу исследователей от: решения сложных проблем организации отечественного государственно-правового пространства как сложноорганизованного и многоукладного общества; понимания этно-национальных и иных механизмов, обеспечивающих устойчивость публично-властной организации и особенность российского политико-правового процесса; выявления реальных причин деформаций публично-властных, юридических, социально-культурных институтов и практик взаимодействия в системе «личность – общество – государство».

Доминирующий либерально-демократический тип политической рациональности в значительной мере мифологизирует и виртуализирует сущность, содержание, социально-политическое назначение и принципы функционирования современной российской государственно-правовой организации. При этом универсальный подход к пониманию и трактовке сущности и назначения институтов власти и управления, анализу их функционирования в современном российском обществе упускает специфические закономерности и тенденции развития российского цивилизационного пространства. Считаем, что цивилизационная стратегия исследования и формирования доктринально-программных положений, определяющих вектор развития российского общества (реформирование политических институтов, развитие текущего законодательства и т.д.), направлено на реконструкцию и интерпретацию публично-властных институтов в качестве устойчивых и преемственно воспроизводящихся цивилизационных феноменов в определенной социокультурной среде. В этом аспекте цивилизационная основа исследования выступает как содержание, а политическая, правовая, экономическая и иные системы общества (как социокультурные феномены) являются конкретно-исторической формой жизнедеятельности общества, т.е. первое – это сущностная, качественная характеристика общественной организации, а второе – внешнее, специфическое – конкретно-истерическая (конвенциональная) репрезентация и оформление социокультурного содержания.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См. об этом: Фуко М. Рождение биополитики : Курс лекций, 1978-1979. – СПб.: Наука, 2010. – 448 с.

[2] Гегель Г.В. Ф. Философия права. – М.: Мысль, 1990. – С. 115.

[3] Бурдье П. О государстве : Курс лекций, 1989-1992. – М.: Дело, 2016. – 720 с.

[4] Латур Б. Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию. – М.: ВШЭ, 2014. – 384 с.

[5] Альтерматт У. Этнонационализм в Европе. – М.: РГГУ, 2000. – 366 с.

[6] Хабермас Ю. Расколотый Запад. – М.: Весь Мир, 2008. – 192 с.

[7] Бек У. Космополитическое мировоззрение. – М.: Центр исслед. постинд об-ва, 2008. – 330 с.

[8] Ло Дж. После метода: беспорядок и социальная наука. – М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2015. – С. 135-136.

[9] Як Б. Национализм и моральная психология соообщества. – М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2017. – С. 16 – 19.

[10] Мамычев А.Ю. Государственная власть в XXI веке: современные проекты политического моделирования // Государственная власть и местное самоуправление. – 2014. – № 1. – С. 3-9.

[11] Красавин И. Сборка сообщества. – М.; Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2013. – С. 17.

[12] Бадью А. Философия и событие : Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью. – М.: Ин-т Общегум. Исслед., 2016. – С. 55.

[13] См. об этом: Аверьянов В.В. Традиция и динамический консерватизм. – М.: ИДК, 2012. – 696 с.

[14] Социокультурная антропология права : коллективная монография / под ред. Н.А. Исаева, И.Л. Честнова. – СПб.: Алеф-Пресс, 2015. – С. 175.

[15] Мостовая И.В., Скорик А.П. Архетипы и ориентиры российской ментальности // Политические исследования : Полис – 1995. – № 4. – С. 70.

[16] Там же. С. 70 – 71.

[17] Циппелиус Р. Философия права / Пер. з нім. Є. М. Причепій [та ін.] ; ред. пер. ПрЄ. М. Причепій. – К.: Тандем, 2000. – С. 264.

[18] См.: Андреев Д.Ф., Бордюгов Г.А. Пространство власти от Владимира Святого до Владимира Путина. – М.; СПб., 2004. – С. 7.

© А.Ю. Мамычев, 2018.

Статья поступила в редакцию 10.04.2018.

Мамычев Алексей Юрьевич,

доктор политических наук, кандидат юридических наук, доцент,

Владивостокского государственного университета экономики и сервиса (Владивосток),

e-mail: mamychev@yandex.ru

Опубликовано:Журнал Института Наследия, 2018/2(13)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/209.html

Наверх

Новости

Наши партнеры