2024/4(39)

Содержание

Теоретические исследования

Путрик Ю.С.

Исторические исследования

Ченцов А.С.

Создание и функционирование пенитенциарной системы
на территории Калининградской области в 1945–1949 гг.

Прикладные исследования

Горлова И.И., Бычкова О.И.

Реализация культурно-образовательного потенциала культурной политики в рамках образовательных систем

Марушина Н.В.

Определение структуры и границ выдающейся универсальной ценности объекта градостроительного наследия
(на примере Санкт-Петербурга)

Романова Д.Я.

Семья и род в историко-культурном наследии края

Скороход А.А.

Исследование картин датских художников-маринистов Карла и Вильгельма Билле в Отделе научной экспертизы ГОСНИИР

Освоение наследия

Филин П.А.

Основные итоги экспедиции Министерства обороны Российской Федерации и Русского географического общества по обследованию Северного острова архипелага Новая Земля в 2024 г.

Родионова В.А.,
Адамовская П.О.

Российский опыт третьего цикла периодической отчётности системы всемирного наследия

Рыбак К.Е.

К проблеме обнаружения
и коллекционирования археологических предметов

Проблемы сохранения наследия

Наумов В.Б.

Вопросы социальной кооперации при цифровом сохранении культурного наследия

Музееведение

Слесарчук, В.А.

Эхо Крымской войны: сувениры «Память Севастополя»
в собрании Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника

Отечественное наследие
за рубежом

Ельчанинов А.И.

Индийский океан. Русские географические названия
как объекты нематериального культурного наследия

Сенин А.П.

Некрологи журнала «Часовой» (1929–1988 гг.) – отражение истории Белой эмиграции

Научная жизнь

Житенёв С.Ю.

Опубликован 12.11.2024 г.

Архив

Беспалова Т.В., Ларионцев М.М.

Национальная память, служение и границы русской цивилизации

Аннотация. В статье поднимается проблема нового философско-политологического осмысления цивилизационной теории как основы государственного управления России в условиях иной политической реальности. Историческая память, общее языковое и культурное пространство России, Украины и Белоруссии, конфликты на разломах цивилизации (границах бывших национальных республик – Приднестровье, Донбасс) возвращают российскую политику в лоно переосмысления «границ» русской/российской цивилизации. Теория культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского, интерпретация философом политического патриотизма в пользу народного задают особое понимание русской цивилизации и роли национальной памяти в сохранении цивилизационной общности. Научной новизной работы выступает обозначение механизмов наследования русской культуры (в продолжение идей И.А.Ильина) во взаимосвязи с отечественными патриотическими практиками и соответствующим им оформлением воспоминаний/умолчаний, которые концептуально можно считать способами формирования национальной идентичности и сохранения русской цивилизации.

Ключевые слова: границы русской цивилизации, цивилизационная теория, государственное управление, культурно-исторический тип, национальная память, механизмы наследования русской культуры.

Открыть PDF-файл

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? Волнения Литвы?

Оставьте, это спор славян между собою,

Домашний старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

А.С.Пушкин

Сохранение цивилизационного наследия во многом зависит от бытия наследников великой цивилизации, от сохранения собственной национальной памяти и исторически сложившейся иерархии ценностей. Обращение к цивилизационной теории в сфере государственного управления связано с новыми типами угроз в отношении России.

Прежде чем рассуждать о таких угрозах, авторы хотят особо подчеркнуть следующее: современная наука безусловно тяготеет к междисциплинарности, а тенденции к глобализации не могли не затронуть научную сферу. Мы согласны с положительной практикой заимствования и использования зарубежных достижений. История знает немало примеров полезного и взаимовыгодного опыта, возникшего в результате обмена технологиями, идеями, знанием. Но нам также очевидно, что эти заимствования должны служить на благо Отечества и российской цивилизации, а не способствовать их разрушению в интересах наших зарубежных партнеров. Говоря о специфике угроз, следует отметить комплексный характер деструктивного воздействия. Такие меры характерны для политики поддержки антироссийских настроений, в первую очередь, в странах, имеющих с нами общую историю, культуру, ментальность. Эта поддержка имеет в своем арсенале как финансовую помощь, так и поставки оружия, и внешнее давление на Россию.

Вот, например, показательное высказывание автора «Великой шахматной доски» Збигнева Бжезинского о планах Запада в отношении Украины: «Если Украину необходимо будет поддержать в ее попытках сопротивляться, украинцы должны знать, что Запад готов помочь им. И нет никаких причин скрывать эту готовность. Гораздо полезнее заявить о ней, сообщить украинцам и тем, кто им угрожает, что, если Украина будет сопротивляться, она получит оружие. И мы предоставим это оружие еще до того, как совершится акт вторжения…

Чтобы попытки вторжения стали успешными в политическом смысле, необходимо захватить крупнейшие города. Если крупные города, такие как Харьков или Киев, начнут сопротивляться и начнутся боевые действия в городских условиях, конфликт затянется.

Я считаю, что мы должны дать украинцам понять, что, если они готовы к сопротивлению, мы предоставим им противотанковые орудия, ручные противотанковые орудия, ручные ракеты – то есть оружие, которое можно использовать в условиях города…» [1]

Комплексный характер воздействия не является новостью, но сегодня мало кто вспоминает труды начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР – первого заместителя министра обороны СССР (1977—1984), Героя Советского Союза Н.В. Огаркова, прозорливо указывавшего еще в начале 1980-х на реальность такой угрозы. К сожалению, недальновидная государственная политика в начале 1990-х [2] привела не только к потере уникального знания, но и к передаче его в руки потенциального противника. Так возникла и получила свое развитие военная доктрина “Network-centric warfare” или «Сетецентрическая война». Эта военная концепция ориентирована на повышение боевых возможностей в том числе за счет достижения инфокоммуникационного превосходства на основе технологий машинного обучения, искусственного интеллекта и технологий управления коллективным интеллектом. В завершенном виде варианты сетецентрической войны представлены в американской военной доктрине “Joint Vision 2020” [3].

Применение сетевых принципов привело к настоящей революции в военном деле. Внедрение информационных и сетевых технологий в бизнес и экономику показало их значительное превосходство над старыми индустриальными моделями. К примеру, такие мировые гиганты как IBM, Google, NASA, CiscoSystem и другие доказали на своем примере эффективность внедрения принципов сетецентричности и агильности. Таким образом, сетецентрическая война – это перенос основных подходов и принципов постиндустриальной эпохи в военную сферу. Учитывая тесную взаимозависимость культуры и потребностей устойчивого развития в условиях агрессивного поведения ряда западных держав, вполне закономерным представляется вывод о необходимости отнесения культуры к перечню стратегически важных направлений. Уровень культурного развития общества, равно как единое понимание стратегических планов российского государства, напрямую влияют на обороноспособность государства и обеспечивают эффективное противостояние вызовам современности.

«Культурная война» (понятие А. Гобара) – самая незаметная и опасная. Люди под влиянием мощнейших технологий предают забвению свои песни, сказки, поэзию и язык, теряют веру в Бога, не считают нужным защищать интересы государства, акцентируя внимание только на интересах собственной семьи («моя хата с краю») – постепенно возникает другой народ. «Теория управляемого хаоса» активно используется в политике для ослабления своих политических противников.

По сути, на всей территории постсоветского пространства на волне формирования этнократического национализма (Прибалтика, Казахстан, Молдавия, Украина, Белоруссия т.д.) возникают совершенно новые версии исторического прошлого, связанные с утверждением права нации на политический суверенитет через частичное или полное отрицание общего культурно-исторического прошлого. Никого особо не заботит положение русскоязычного населения, по воле случая оказавшегося на территории этих государств. Классически, возникает языковая проблема: какой язык считать государственным? Эта технология срабатывает практически везде, а далее через образовательные и культурные практики взращивается новое поколение детей, оторванных от общей истории [4]. Поневоле вспоминается библейское предание о Вавилонской башне.

В таких условиях только идея Русского мира [5], российской цивилизации может выступить в качестве национальной идеи России, смыслы которой представляются исторически подвижными, так как меняются национальные интересы ее носителя. Однако есть константные черты, которые сохраняются в народной памяти всегда – речь о них пойдет ниже. Историческая память, общее языковое и культурное пространство России, Украины и Белоруссии, конфликты на разломах цивилизации (границах бывших национальных республик – Приднестровье, Донбасс) возвращают российскую политику в лоно переосмысления «границ» русской цивилизации. Границы русской цивилизации, Русского мира размыты, политическое время уплотняется, события развиваются все стремительнее.

С. Хантингтон в известной работе «Столкновение цивилизаций» цитирует идею Ж. Делора о том, что будущие конфликты будут загораться скорее от искры национального фактора, чем экономического или идеологического. Он также обращает внимание на наиболее опасный вид конфликтов – культурные конфликты «вдоль линий разлома цивилизаций» [6]. Идеология оказывается бессильна удержать общее историческое пространство, в отличие от культуры. Хантингтон критикует статистический подход, представленный Дж. Миршеймером, сводящий отношения России и Украины к соперничеству по вопросам безопасности, и акцентирует внимание на полицивилизационном подходе, в рамках которого важным фактором выступают тесные культурные и исторические связи России и Украины. «…Цивилизационный подход при этом фокусируется на «линии разлома», которая проходит по Украине, деля ее на православную восточную и униатскую западную. В то время как статистический подход на первый план выдвигает возможность российско-украинской войны, цивилизационный подход снижает ее до минимума и подчеркивает возможность раскола Украины. А учитывая культурный фактор, можно предположить, что при этом разделении будет больше насилия, чем при распаде Чехословакии, но оно будет куда менее кровавым, чем развал Югославии» [7].

Цивилизационный подход к проблеме взаимоотношений России и Украины представляется выигрышным не столько по причине менее насильственного сценария, сколько по причине возможного разрешения затянувшейся конфликтности с опорой на традиционные культурно-исторические основы цивилизации. Культура и общая национальная память представляют собой более надежный фундамент интеграции народов, нежели идеология или экономика.

На территориях ЛНР-ДНР с 2017 г. актуальны плакаты, с изображением Президента и надписью «Граница России нигде не заканчивается». Действительно, «границы» любой цивилизации довольно сложно очертить, так как пространство ее культурного влияния никак не связано с административными границами государства. Более того, сила и мощь государства-цивилизации как раз и заключаются в способности в самые сложные исторические времена сохранять свою историческую территорию, национальную память, веру и культуру. В государствах де-факто в последние годы формируется региональная идентичность (как государственная), конфликтность, возникшая на разломах цивилизации, закрепляется в народной памяти с обеих сторон. Причем антироссийская риторика особенно усиливается на территориях, где активно идет расширение НАТОвской ПРО. Возникает целый параллельный мир «непризнанных территорий», население которого духовно, культурно, исторически тяготеет к России. Никто не предполагал, что украинская идентичность будет конструироваться без учета общей исторической памяти с русскими и агрессией по отношению к России. Гораздо раньше эти процессы начались в Прибалтике, где активно нарушались гражданские и политические права русских, осквернялась память о подвиге советского солдата. Народное движение «Ночной дозор», возникшее в мае 2006 г., когда в Эстонии был осквернен памятник советским воинам, было немногочисленным, но внимание к проблеме экономической и гражданской дискриминации русского населения все-таки было привлечено. По сути, «война с памятниками» и памятью становится одним из мощнейших механизмов уничтожения цивилизации, как, впрочем, и способом ее возрождения. Все зависит от выбора аксиологического содержания памяти.

Советское прошлое – не единственное, что живо в памяти соотечественников, проживающих на постсоветском пространстве. Этот фактор до сих пор представляется значимым для восстановления общего культурного пространства, что необходимо учитывать при проведении внешней культурной политики России.

Иногда кажется, что вопросов больше, чем ответов. Когда мы говорим о русской цивилизации как культурно-историческом типе, то имеем в виду единый цивилизационный тип или нечто исторически подвижное? Как совмещать различные исторические эпохи в русле цивилизационного подхода? Можно ли соотнести различные политические проекты развития нашей цивилизации – русской, евразийской, российской, православной?..

Распространенным стал тезис об «умирании русской цивилизации», катастрофическом положении русского народа, что, отчасти, отражает реальные процессы. Эта позиция обусловлена недостаточной поддержкой русского языка и русской культуры [8] в России, в ближнем и дальнем зарубежье, разрушением образовательных традиций [9], потерей исторической территории [10]. Необходимо противопоставить этим процессам устойчивое содержание народной памяти, величие русской культуры и истории, в очередной раз суметь сохранить свою цивилизацию.

Во времена роковых событий (войн, революций, радикальных социальных перемен) народ как создатель цивилизации, ее субъект припоминает самые забытые страницы великой истории. Это происходит не сразу. Народ может какое-то время блуждать по бездорожью в поисках подлинно широкой необъятной национальной идеи. Политическое время, потраченное на эти поиски, с лихвой будет возвращено сразу же после принятия решения о необходимости возврата в наш язык понятия «цивилизация», «русская/российская цивилизация», «ценности русской цивилизации». Необходимость использования какого-либо понятия в языке обычно появляется в момент, когда явление, которое оно обозначает, начинает исчезать, что относится и к понятию «цивилизация», «русская цивилизация». Приходится признавать абсолютный кризис цивилизационной идентичности на уровне массового сознания российского общества в современной России, связанный с длительным уничтожением культурно-цивилизационных смыслов и ценностей.

Языковая, образовательная и культурная политики превратились в механизмы конструирования национальной идентичности на территории всего постсоветского пространства, новой исторической памяти и нового культурно-цивилизационного пространства. Возможно ли выстроить его, ориентируясь лишь на экономические отношения? Пока можно наблюдать, как на наших глазах возникают «иллюзорные нации», не всегда связывающие свое прошлое, настоящее и будущее с Россией, как изменяются до неузнаваемости смыслы русской классики, исчезают из повседневной жизни народные традиции, активно распространяются «черные мифы» о русской истории.

Каждый исторический период России «строится на оболгании, оглуплении и обесценивании предыдущего: петровское время отрицает допетровское, революция 1917 года отрицает весь монархический период, перестройка 90-х разрушает идеалы 70-х советских лет» [11]. Тем не менее, можно утверждать: Российское государство сохраняет свой культурно-цивилизационный код вопреки противоречивой политике памяти и забвения. Духовная мощь русского народа позволила объединить огромное количество народов, которые были вовлечены в пространство цивилизации добровольно.

В научной среде выделяют несколько этапов в осмыслении цивилизационного пути России: 60-е гг. 19 в. – нач. 20 в. – начало первому этапу положил выход работы Н.Я. Данилевского «Россия и Европа»; второй этап – 20-30 гг. 20 в. – труды евразийцев-историков и третий этап – после распада Советского Союза, когда возникает необходимость очередного осмысления цивилизационной теории в новых геополитических условиях [12]. Сейчас смело можно выделять четвертый этап, связанный с межцивилизационным противостоянием на исторической территории России [13], которое принимает самые разнообразные формы – от информационных, культурных, образовательных, языковых, экономических до военно-политических. Стоит добавить: обращение к цивилизационной теории происходит еще и в сложнейших экономических, социальных условиях в самой Российской Федерации при обострении внешней политики государства.

Обратим внимание на некоторые сюжеты формирования цивилизационной теории в русле особого понимания ценности служения Родине. Одним из первых теорию культурно-исторических типов (цивилизаций, взаимосвязи культуры и цивилизации) разработал Н.Я. Данилевский, в основу которой заложил национальный фактор. Именно национальный фактор позволял множеству племен ощутить историческое родство, создать единый язык и общую религиозность. Россия как восточнославянская цивилизация становилась центром притяжения русской философской мысли. Обозначение цивилизации Данилевским тесно соседствует с определением служения России. Придавая понятию «Европа» культурно-исторический (не географический) смысл, связанный с развитием романо-германской цивилизации, и, руководствуясь этим критерием, философ выделяет самобытную славянскую цивилизацию и относит к ней Россию. Он также отмечает две формы проявления патриотизма: народную и политическую. Патриотизм как русское народное чувство, направленная естественная любовь по отношению к самобытному славянскому государству обладает следующими характеристиками: безусловен, не знает сомнений, убежден в особости (особость не является синонимом исключительности) предмета своей любви, так же, как и любой другой народ по отношению к своей родине. Неповторимое проявление русского патриотизма актуализируется в самые сложные периоды истории российского государства. Все территориальные приобретения России, совершаемые вне насилия, быстро становились русскими, отсюда, по Данилевскому, естественное, самобытное течение (проявление) патриотизма является его основной характеристикой. Патриотизм осмысливается философом как историческое явление, что и определяет его меняющийся характер: активный – пассивный. Исключительной мерой проявления активного народного патриотизма считается смерть во имя родины. В этом смысле патриотизм приобретает значение истинной ценности, не меркнущей перед страхом смерти [14].

Одним из первых Данилевский вводит понятие внешнего политического патриотизма, раскрывая его смысл устами шиллеровского героя, маркиза Поза, «гражданина Вселенной» [15]. Содержание внешнего политического патриотизма сводится, в том числе, и к борьбе со своим Отечеством ради ценностей свободы и человеческого благоденствия. Актуальная проблема для оппозиционной части современного российского общества, которое утратило границы критики власти и доходит до отрицания родины.Внешний политический патриотизм, по Данилевскому, проявил себя в осмыслении европейской цивилизации как окончательного культурно-исторического результата, к которому необходимо стремиться. Средством подобного обретения Отечества становится мысль, логика. Рациональное познание родины, как показывает Данилевский, выражается следующим образом: «…я люблю свое отечество, но должен сознаться, что проку в нем никакого нет» [16]. Метафизической основой внешнего политического патриотизма являются сомнение в себе, несостоятельность собственного духа, признание в этом и потребность в искусственном одухотворении, отличающиеся непоследовательностью и ложностью. При этом особенностью русского политического патриотизма выступает признание европейского превосходства во всем, что касается цивилизационного развития, но высказывается пожелание необходимой внешней силы и крепости российского государства. Становится понятной характеристика политического патриотизма как внешне обусловленного, но не меняется его итоговая оценка: невозможность внешней силы без крепости внутреннего содержания. Учет народного патриотизма в контексте политического, по Данилевскому, невозможен, т.к. сам политический патриотизм неприемлем для России [17]. Неверное толкование прогресса (как движения в одном направлении) является источником внешнего политического патриотизма. Н.Я. Данилевский определяет суть прогресса иначе – как возможность «все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях» [18]. Таким образом, патриотизм как безусловная, бескорыстная, не требующая взаимности, естественная народная любовь, приобретающая значение истинной, является, по Данилевскому, необходимым фактором культурно-исторического прогресса России. Служение родине имеет значимость только при условии готовности человека к самопожертвованию; это задает совершенно иной смысл жизни – не только индивидуальный, но и цивилизационный.

«История русской памяти» и «память о русской истории»: опыт цивилизации

«История русской памяти» и «память о русской истории» – два измерения национальной памяти: первое отражает процесс формирования воспоминаний и умолчаний в русской традиции, второе – сложившееся устойчивое припоминание основных исторических событий России, которое активно транслируется практически во все исторические эпохи и сохраняет привычный исторический событийный ряд и его оценку. История русской памяти, как и память о русской истории, связаны и с историей мемориальной культуры. А.В. Святославский выделяет несколько периодов формирования мемориальной культуры в России: допетровский, петровский, период от Александра II до крушения монархии, советский и постсоветский. Можно выделять иные этапы, но это не так принципиально, когда рассматривается вопрос сохранения цивилизационного кода России.

Традиции мемориальной культуры, сложившиеся в России, история установки/снесения/восстановления памятников дают иногда больше исторического смысла, чем сам памятник. А.В. Святославский в своей работе приводит любопытный пример установления Первого гражданского монумента стрельцам-мятежникам в 1682 году и его сноса через полгода в период правления Софьи. Позже происходит установка на том же месте столпа как памяти о победе царя над заговорщиками в петровскую эпоху, конструкция дополняется пятью «рожнами», «на которые насадили головы казненных заговорщиков» и далее следует установка устрашающего столпа на Красной площади после очередного стрелецкого восстания в 1699 году. Этот пример символизирует довольно устойчивую тенденцию мемориальной культуры и политики в России – сохранение мощи, державности, силы государства и в форме, и в содержании. Целью мемориальной политики было и остается сохранение российской государственности. Не случайно в России так мало памятников известным народным предводителям – два Е. Пугачеву и один С. Разину. Важно, что эти памятники устанавливаются в советское время, когда борцы с царским режимом интерпретировались в героическом контексте. «Русский бунт», казалось бы, не получает особого отражения в мемориальной политике, однако история русской памяти бережно, даже с любовью, хранит воспоминания об этих исторических подлинно русских людях в иных формах – в русской литературе («Я пришел дать вам волю»), в песенной культуре («Из-за острова на стрежень…») и многих других вариациях народной памяти.

Русский (в том числе и советский) цивилизационный опыт мемориализации культурного наследия имеет три измерения:

1. Мемориальная потребность [19].

2. Мемориальная культура и политика [20].

3. Долг памяти и право забвения: нормативное и нравственное измерение.

В зависимости от измерения можно вести речь о разных типах памяти, ее носителях или субъектах, собственных объективных законах сохранения национальной памяти.

Мемориальная потребность обусловлена запросом народа на то или иное содержание мемориальной политики. В ее основе – культура памяти, живая память русской души, когда через «догадничество» (понятие М.Петрова) возникает устойчивое представление о событии или исторической фигуре, которое является самым распространенным в обществе. Его обретение частично обусловлено обозначенной выше распространенностью, а частично – умением распознавать «свое».

Мемориальная культураскладывалась исторически вопреки противоречивым культурным практикам. Мемориальная культура и мемориальная политика отражают историю формирования русской памяти и памяти о русской истории. Это не игра слов, а совершенно различные способы оформления воспоминаний: объективированной и идеологизированной памяти. История русской памяти и память о русской истории неразделимы и задают точку отсчета в сохранении традиционного типа русского человека, особенно в эпоху роковых событий.

Долг памяти и право забвения.Долженствование в отношении воспоминаний сложно представить, как и искусственное навязывание официальной политикой целого перечня духовно-нравственных ценностей. «Долг памяти» есть некое стремление к сохранению воспоминаний и умолчаний не только отдельной личностью, а всем народом и цивилизацией. «Долг памяти» может проявляться в требованиях политических изменений по поводу содержания культурной политики, а в историческом пространстве – даже сводиться к возможному проявлению политического насилия с целью сохранения культурного наследия, наследников и цивилизации. Речь о самых значимых для нации воспоминаниях, без которых она таковой не будет являться. Иногда думается, что такого рода воспоминания не предаются забвению. Не совсем так – даже великое прошлое может исчезать…

Право забвения.Народ имеет право предать забвению любое воспоминание, если оно мешает ему бытийствовать. Право на забвение возникает в условиях колоссального напряжения исторических сил, когда выбор в пользу умолчания-забывания является единственно верным. Что забывают? Постыдные войны, преступные приказы? Нет, не всегда. Иногда забвения требуют такие исторические события, однозначная интерпретация которых не просто сложна, а невозможна. Гражданские войны [21] требуют абсолютного забвения (хотя, скорее, верного оформления общих воспоминаний и умолчаний) не по причине невозможности объяснить, почему одна из сторон оказалась исторически побежденной/победившей, а по причине возможной политической реанимации в будущем «тлеющего» в народной памяти конфликта.

Начавшаяся в 1990-е годы кампания демонтажа советских памятников (Дзержинскому, Калинину и пр.) отразила историю изменения идей, стереотипов и ценностей [22] и историю изменения политического заказа на культурное достояние нации. Одновременно происходило увековечивание памяти жертв политического терроризма – это огромный блок мемориальной культуры постсоветской России. В пространство коммеморативных практик попадают лагеря, тюрьмы, места массовых захоронений жертв политических репрессий. С одной стороны, эта тенденция отразила чаяния части российского общества, предки которой были репрессированы и уничтожены (условно – «белый лик патриотизма» [23]); с другой стороны, довольно сильным полюсом в российском политическом пространстве являлся и является сейчас «красный лик патриотизма» [23], представители которого не видят в пока еще не очень далеком прошлом такого трагизма. Для последних героика советской эпохи затмевает любой трагизм (тем более что формально репрессии были осуждены на 20-м съезде КПСС). Как освоить общее историко-культурное наследие в условиях такого противостояния? Какое наследие оставить без наследников, а кому его вернуть?

Политика памяти в советской России была направлена на забвение по отношению к памяти жертв террора (который практиковала советская власть в период с 1917 по 1950-е годы) и членов их семей [24].

В постсоветской России мемориализация жертв «красного» и «белого террора» осуществлялась какое-то время в русле идеологического противостояния «красных» и «белых», обоснованного историческими фактами братоубийственной гражданской войны. На практике получилось так, что мемориализация жертв «красного террора» представлена меньше [25], что задало соблазн установки памятников «белым» (Колчак и др.). Грань между увековечиванием памяти жертв «красного террора» и героизацией предателей оказалась очень тонкой. Эта тенденция пока не преодолена.

Например, в Ростовской области в станице Еланской Вешенского района на территории частного музея был установлен памятник генералу Краснову – предателю, в годы Великой Отечественной войны. Ни один суд пока не дает правовой возможности демонтировать памятник, потому что рассматривается не деятельность генерала Краснова, а правовой статус объекта (частное владение). К памятнику привозят на экскурсии школьников, где перевернутая историческая картинка формирует антинациональную память. История памятника «Исход» в Новороссийске тоже дала бесценный опыт в дальнейшем выборе концепции культурно-исторических памятников, посвященных эпохе Гражданской войны.

Никто еще не осознавал в 1990-2000-е гг., что это противостояние придется преодолевать, прежде всего, в области деликатного формирования национальной памяти и в сфере коммеморативной культуры. В Гражданской войне не бывает победителей и побежденных, это раскол единого народа, борьба за разные политические лики Отчизны – трагический урок, из которого необходимо выйти достойно. Лучшим способом новой мемориализации Красного и Белого движения возможно станут общие Гражданские мемориалы (по типу памятника Согласия и Примирения в Новочеркасске) или возведение храмов, часовен на местах массовых захоронений (по типу Храма всех святых на бывшем казачьем кладбище в Омске).

Огромный блок в отечественной мемориальной культуре занимают военные мемориалы. Военная память [26] включает в себя значительный пласт исторических событий, великих и трагических войн. Россия много воевала, потому история войн, побед и поражений занимает особое место в национальной памяти. Военная память – особый вид памяти, закрепляющий социальный травматический и героический опыт сначала в памяти воюющих, свидетелей военных событий, а далее – в памяти потомков. Парадокс, но по прошествии времени, с уходом участников войны, память о великих победах народа начинает частично стираться, скорее, ее уничтожает антинациональная элита [27]. Память о победе в Великой Отечественной войне вдруг начинает подменяться памятью о штрафбатальонах, «власовцах» как борцах со сталинским режимом, память о величии государства сталинской эпохи – памятью о жертвах ГУЛАГа и другими черными страницами истории. В среде современной культурно-творческой элиты возникает соблазн активного исследования «черных страниц» истории, доходящий до абсурдного отрицания побед и величия России. Сложность осмысления социального травматического опыта как раз и заключается в способности подняться над трагедией отдельного человека, не предав ее полному забвению, но и не сделав главной сутью национальной памяти.

Романтизация образа «царской» России в современном российском кинематографе во многом объясняет отрицание образа «советской России» как периода слома русского цивилизационного кода. Однако еще участвуют в социальных процессах субъекты, для которых важен и образ «советской России», в котором, несомненно, присутствовало и на властном, и на народном уровнях проявление русского национального характера. Сила, мощь, державность советского государства не могут быть перечеркнуты негативными сюжетами сталинских репрессий, концлагерей и других трагических событий. В этом сложность и суть сохранения преемственности поколений, исторической памяти и культурно-цивилизационных смыслов нации.

Необходимо иметь в виду: память участников «забытых войн» [28] практически не передается, так как лишь отдельные социальные группы были задействованы в этих событиях. Зачастую вернувшиеся с подобного рода войн люди забывались государством и их дальнейшая жизнь была далеко не героической. Скорее даже наоборот. Возрождение национальной памяти во многом связано с возвращением достойного социального статуса ребятам, исполнившим свой воинский долг. «Герои нашего времени» существуют, рядом с нами, более того, память о них живет, ее достаточно лишь актуализировать на уровне государственной политики памяти.

Есть феномен «предписанного забвения» [29], символизирующий акт общественно одобренного забвения и прощения всего того, что было совершено в предшествующий период, в интересах политического согласия и примирения. Россия знает подобные примеры (1605 год), когда сложное прошлое уничтожается в пользу прошлого простого. Готово ли российское общество к подобному акту? Возможных вариантов содержания политики памяти и забвения, как минимум, три:

- политика памяти и забвения как упрощенное прошлое, признающее имперское прошлое (но отчасти пропускающее советский период с темами репрессий как аномальный);

- политика памяти и забвения как констатация настоящего (история свободной России началась в 1990-е годы);

- политика памяти и забвения как усложненное прошлое с признанием преемственности эпох – царской, советской, российской. Выборка новых символических фигур памяти, исторических событий, требующих увековечивания в народной памяти, концептуального обоснования новой мемориализации культурно-исторического наследия. В последнем видится суть подлинно государственной политики памяти и забвения соответствующей живой народной памяти.

Механизмы наследования русской культуры дают возможность создать свой «режим правды» и необходимую для времени преемственность эпох. И.А. Ильин в работе «О национальном воспитании» особую роль отводил языку, песне, сказке, житию святых и героев, поэзии, истории, армии, территории, хозяйству. Представляется, что все эти формы национального бытия можно считать способами наследования русской культуры и условиями сохранения русской памяти, так как именно они сохраняют национальную память.

Возрождение национального самосознания носителя памяти и культуры, русского народа и других народов через культурно-образовательные практики – первостепенная задача государственной политики России. Только тогда заработают механизмы национальной памяти, станут узнаваемыми образы русской классики, вновь вернутся подвиг, надежда и привычный образ Родины. Любые формы идеологических противостояний можно разрешить в рамках парадигмы Русского мира, Российской цивилизации.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Выступление З. Бжезинского на конференции в Центре Уилсона в июле 2014 года, которая проходила под заголовком «Взаимная безопасность под вопросом? Россия, Запад и архитектура европейской безопасности» (=Mutual Security on Hold? Russia, the West, and European Security Architecture). – URL: http://www.inosmi.ru/world/20140629/221322375.html (датаобращения: 10.04.2018).

[2] Ярким примером тут может быть речь, произнесенная в 1992 году Борисом Ельциным в Конгрессе США. – URL: https://youtu.be/zIgVUFhLpPU (дата обращения: 10.04.2018).

[3] URL: http://www.dtic.mil/doctrine/jel/jfq_pubs/1225.pdf (дата обращения: 10.04.2018).

[4] Верховная рада Украины приняла новый закон об образовании, самым скандальным пунктом которого стал запрет на преподавание в школах на русском языке (URL: https://www.gazeta.ru/politics/2017/09/08_a_10879520.shtml); в Латвии хотят запретить преподавание в школах на русском языке (URL: https://ru.rt.com/9nfu); суд в Эстонии подтвердил запрет на преподавание русского языка в русских школах (URL: http://www.rosbalt.ru/world/2016/08/26/1544815.html).

[5] Пространства влияния русской культуры и русского языка, бескрайнего, не сводимого к административным границам Российской Федерации.

[6] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2003. – С. 23.

[7] Там же. С.39

[8] И традиционной, и классической.

[9] Вступление России в Болонский процесс.

[10] Подписание Беловежских соглашений.

[11] Орлова И.Б. Евразийская цивилизация : Социально-историческая ретроспектива и перспектива. – М.: Норма,1998. – С. 86.

[12] Самусено И.М. Цивилизационная идентификация России [Электронный ресурс]. – URL: https://cyberleninka.ru/article/v/tsivilizatsionnaya-identifikatsiya-rossii (дата обращения: 09.04.2018).

[13] К русскому народу обычно причисляли всю восточнославянскую ветвь – великороссов, малороссов, белорусов.

[14] Н.Я.Данилевский и современность : К 180-летию со дня рождения : Сб. статей. Материалы науч. межрег. конференции, Москва, 2002 г. – Тверь: Булат, 2004.

[15] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М.: Книга, 1991. – С. 66.

[16] URL: http://mediamera.ru/post/25615 (дата обращения: 10.04.2018).

[17] Данилевский Н.Я. Россия и Европа… С. 66.

[18] Там же. С. 68.

[19] Память русской души или русская память, народная «живая» память.

[20] «Организованная память», культура русской памяти, православная мемориальная культура, советская культура.

[21] «Красные» – «белые».

[22] Ж.Ле Гофф, осмысливая новое качество исторической субъективности, отмечал три возможных направления: историю интеллектуальной жизни, историю ментальностей и историю ценностных ориентаций. Кризис идей, привычных стереотипов, символов, мифов и ценностей обнаружил себя в 1990-е гг. и до сих пор качественно не преодолен.

[23] Три лика русского литературного патриотизма. Белый лик патриотизма (Шафаревич, Глазунов и др.), красный лик патриотизма (Проханов) и русский лик патриотизма (Шукшин, Мамлеев) – (автор понятий – Бондаренко), на наш взгляд, отражают политическое противостояние в современной России, различное осмысление истории России, ее прошлого, настоящего и будущего в русле государственного и политического патриотизма.

[24] Святославский А.В. История России в зеркале памяти : Механизмы формирования исторических образов. – М.: Древлехранилище, 2013. – С. 420.

[25] Мемориализация культурного наследия после революций принадлежит победителю.

[26] Понятие Ирвин-Зарецкой.

[27] Творческая, научная и политическая.

[28] Память о войнах в Афганистане, Чечне, Приднестровье и др.

[29] По Коннертону.

© Т.В. Беспалова, М.М. Ларионцев, 2018.

Статья поступила в редакцию 10.04.2018.

Беспалова Татьяна Викторовна,

доктор философских наук,

Российский научно-исследовательский институт

культурного и природного наследия им. Д.С.Лихачева (Москва),

Ларионцев Михаил Михайлович,

кандидат культурологии,

Российский научно-исследовательский институт

культурного и природного наследия им. Д.С.Лихачева (Москва),

Опубликовано: Журнал Института Наследия, 2018/2(13)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/199.html

Наверх

Новости

Наши партнеры