2024/4(39)

Содержание

Теоретические исследования

Путрик Ю.С.

Роль объектов культурного наследия и туризма как фактора культурного суверенитета

Исторические исследования

Ченцов А.С.

Создание и функционирование пенитенциарной системы
на территории Калининградской области в 1945–1949 гг.

Прикладные исследования

Горлова И.И., Бычкова О.И.

Реализация культурно-образовательного потенциала культурной политики в рамках образовательных систем

Марушина Н.В.

Определение структуры и границ выдающейся универсальной ценности объекта градостроительного наследия
(на примере Санкт-Петербурга)

Романова Д.Я.

Семья и род в историко-культурном наследии края

Скороход А.А.

Исследование картин датских художников-маринистов Карла и Вильгельма Билле в Отделе научной экспертизы ГОСНИИР

Освоение наследия

Филин П.А.

Основные итоги экспедиции Министерства обороны Российской Федерации и Русского географического общества по обследованию Северного острова архипелага Новая Земля в 2024 г.

Родионова В.А.,
Адамовская П.О.

Российский опыт третьего цикла периодической отчётности системы всемирного наследия

Рыбак К.Е.

К проблеме обнаружения
и коллекционирования археологических предметов

Проблемы сохранения наследия

Наумов В.Б.

Вопросы социальной кооперации при цифровом сохранении культурного наследия

Музееведение

Слесарчук, В.А.

Эхо Крымской войны: сувениры «Память Севастополя»
в собрании Нижегородского государственного историко-архитектурного музея-заповедника

Отечественное наследие
за рубежом

Ельчанинов А.И.

Индийский океан. Русские географические названия
как объекты нематериального культурного наследия

Сенин А.П.

Некрологи журнала «Часовой» (1929–1988 гг.) – отражение истории Белой эмиграции

Научная жизнь

Житенёв С.Ю.

Валерий Николаевич Расторгуев как деятель культуры и культуролог

Опубликован 12.11.2024 г.

Архив

Самовер Н.В.

«Трудное» наследие как Всемирное: Россия в контексте международного опыта

Аннотация. Статья посвящена раскрытию понятия «трудного» или «травматического» наследия применительно к недвижимому культурному наследию (с опорой на методологию trauma stadies) и анализу практики Комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО по включению объектов такого типа в Список Всемирного наследия. Автор статьи констатирует, что, несмотря на относительную новизну данного понятия для науки о наследии, на международном уровне уже существует достаточно возможностей для полноценной интеграции травматического наследия в состав Всемирного. В частности, рассматривается инициатива по включению в Список Всемирного наследия ряда российских объектов, связанных с историей советского тоталитаризма: Канала им. Москвы, Левашовского мемориального кладбища, Бутовского полигона и музея «Пермь-36».

Ключевые слова: ЮНЕСКО, Всемирное культурное наследие, «трудное» наследие, травматическое

Открыть PDF-файл

1.

К 2020 году количество российских объектов в Списке Всемирного наследия ЮНЕСКО должно достичь тридцати двух - такую задачу поставила Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 г., принятая в начале 2016-го. На тот момент таких объектов на территории России было двадцать шесть; из них шестнадцать относились к культурному наследию, а остальные - к природному. Судя по тому, что с тех пор список ЮНЕСКО пополнился только двумя объектами - культурным (Успенский собор в Свияжске) и природным (трансграничный российско-монгольский объект под названием «Ландшафты Даурии»), совершить столь серьезный рывок оказалось далеко не просто. Между тем вопрос расширения представительства России в системе Всемирного наследия, несомненно, является одним из важнейших для международного престижа страны, и эффективная работа в этом направлении возможна только при учете современных мировых тенденций развития науки о наследии.

В том же 2016 году через несколько месяцев после утверждения Стратегии Совет при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека направил в Министерство культуры предложение номинировать для включения в Список Всемирного наследия два необычных объекта - «Канал им. Москвы» и «Места памяти и наследия тоталитарного режима в СССР» в составе Левашовского мемориального кладбища в Санкт-Петербурге, Бутовского полигона в Московской области и музея «Пермь-36» в Пермском крае. Для президентского совета это действие, направленное на реализацию действующей Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий, представлялось вполне ясным и логичным. Инициатива, одобренная Межведомственной рабочей группой по увековечению памяти жертв политических репрессий, предварительно обсуждалась с рядом авторитетных экспертов в области Всемирного наследия и в целом была поддержана Российским национальным комитетом ИКОМОС - международной организации, которая дает оценку номинациям, выдвигаемым для включения в Список Всемирного наследия. Министерство культуры, со своей стороны, проинформировало Совет по правам человека о том, что его предложения переданы на рассмотрение соответствующей рабочей группы при Министерстве. Казалось, идее был дан надлежащий ход, однако дальше этого дело не пошло - на обсуждение рабочей группы предложения Совета по правам человека так и не были вынесены.

За этим молчанием и бездействием чувствуется растерянность и неготовность к осмыслению наследия такого рода как особо значимого не только в масштабах нашей страны, но и всего человечества. Между тем миновал 2017 год, год трагических юбилеев - 100-летия Октябрьской революции и 80-летия начала Большого террора, наступил 2018-й, отмеченный не менее трагической памятью. Подходящее время поговорить о том специфическом типе наследия, к которому принадлежат перечисленные объекты. В современной гуманитарной науке его принято определять как «травматическое», «трудное» или «диссонантное» наследие.

Все это термины из арсенала одного из самых молодых и активно развивающихся направлений социогуманитарного знания, известного под английским названием trauma stadies. Последние пятнадцать-двадцать лет в его рамках ведутся междисциплинарные исследования исторических, социологических, психологических, философских, правовых, культурных аспектов коллективной исторической травмы. С точки зрения trauma stadies, долговременные социокультурные процессы, связанные с коллективной исторической травмой, развиваются подобно последствиям психологической травматизации отдельного индивидуума и аналогичным образом оказывают определяющее влияние на историческую память и самосознание отдельных социальных групп и целых народов [1].

Особенно богат травматическими событиями был ХХ век, который оставил нам живую память о двух мировых войнах, нескольких фактах массового этнического геноцида, атомных бомбардировках, апартеиде и преступлениях ряда тоталитарных режимов. Все эти ужасающие события и явления, связанные с колоссальными разрушениями, массовыми убийствами, попранием прав человека и человеческого достоинства, стали источниками травматизации и социальной стигматизации миллионов людей, а также послужили предметом глубочайшей моральной, философской, художественной и правовой рефлексии, в том числе на международном уровне. В конечном счете, именно эта рефлексия сформировала ценностный каркас современной цивилизации, неоспоримой доминантой которого является понятие человечности.

Понятие коллективной исторической травмы предполагает единство собственно события и памяти о нем. Вследствие этого поле traumastadies неизбежно пересекается с полем науки о наследии.

Термины «травматическое», «трудное», «диссонантное» наследие акцентируют две главные особенности наследия такого типа, которые являются одновременно и двумя его основными проблемами. Это негативный (ужасающий, отталкивающий) характер событий или явлений, с которыми это наследие связано, и нередко сложное, неоднозначное общественное отношение к этим событиям. Масла в огонь дополнительно подливают политические факторы, неизбежно влияющие на восприятие обществом всякого «молодого» наследия. При этом объекты травматического наследия часто не обладают никакими иными качествами, которые сближали бы их с привычным для нас понятием культурной ценности. Тем не менее, как в науке, так и в общественном сознании неуклонно происходит процесс легитимации травматического наследия как особой разновидности культурного наследия, требующей специфических аналитических подходов.

«Иногда кажется, что культурное наследие имеет в основном положительные коннотации, что в нем выражены доставшиеся нам от прошлых поколений позитивные ценности – истина, добро и красота. Однако бывает и совсем другое наследие, – наследие со знаком минус, рассказывающее о насилии, страданиях и несправедливости. В последнее время эта категория наследия часто оказывается в фокусе музеологических дискуссий и конкретных музейных проектов», - отмечает один из ведущих отечественных ученых-музеологов М.Б. Гнедовский [2]. Действительно, этот тип наследия сейчас активно осваивается мировым музейным сообществом. Так Международный совет музеев (ICOM) объявил «трудное» наследие темой Международного дня музеев 2017 года. Россия в этом отношении движется в общем русле: в Москве в последние годы радикально обновился и продолжает развиваться Государственный музей истории ГУЛАГа, в Петербурге планируется создание нового Музейно-выставочного комплекса «Оборона и блокада Ленинграда»... - список подобных событий и проектов в музейной сфере можно было бы продолжить. Между тем, в области охраны недвижимого культурного наследия понимание ценности травматического наследия приживается с трудом. Достаточно вспомнить эпопею борьбы за сохранение Блокадной подстанции в Петербурге, которая, к счастью, закончилась благополучно для памятника, или все еще не завершенную эпопею Расстрельного дома в Москве, в стенах которого в годы массовых политических репрессий действовала Военная коллегия Верховного суда СССР, судьи которой вынесли десятки тысяч смертных приговоров. Это здание - один из самых трагических локусов столицы, получило охранный статус еще в 2012 г., но до сих пор находится под угрозой превращения в торгово-развлекательный центр.

Инициатива президентского Совета по правам человека заставляет нас пристально всмотреться в то травматическое наследие, которым мы располагаем, чтобы дать прежде всего самим себе отчет в его ценности и осознать его значимость в общем контексте мировой истории и культуры.

2.

Первая из предложенных номинаций касается единственного объекта - Канала им. Москвы. Построенный в 1932-1937 гг. и при создании именовавшийся Каналом Москва-Волга, он является крупнейшим в истории СССР единым архитектурным ансамблем протяженностью 128 километров, не считая отдельных сооружений, расположенных в стороне от основного судового хода. Группа архитекторов и художников, работавших над его проектированием и оформлением, создала выдающееся произведение в специфическом стиле советского ардеко, в котором триумфальные мотивы классицизма сплавились с лирикой усадебного зодчества и индустриальным пафосом конструктивизма.

Надо отметить и высочайшую ценность Канала им. Москвы как инженерного сооружения первой половины ХХ века. Крупный канал, приспособленный для пропуска судов класса «река-море», будучи несамотечным, представляет собой почти полностью искусственное сооружение, функционирующее благодаря двум сотням различных гидротехнических сооружений, включая десять архитектурно оформленных шлюзов. В ходе его строительства было вынуто около 200 млн. кубометров грунта, причем почти 55% земляных работ производилось вручную [3], а общий объем выполненных работ в семь раз превысил объем аналогичных работ при сооружении Беломоро-Балтийского канала, несмотря на то, что последний более чем в полтора раза длиннее.

Все эти циклопические работы были произведены принудительным трудом заключенных Дмитлага, численность которых в разные годы колебалась от 10,4 до 195,6 тыс. человек [4]. Не менее 26 тысяч «каналоармейцев» заплатили за эту стройку своими жизнями. Только по официальным данным, в ходе строительства по разным причинам погибли 22 842 человека [5]. Еще около 3 тыс. были расстреляны сразу после его завершения. Ту же участь разделили ведущие архитекторы, инженеры и художники из «вольных» [6]. Минимум 26 тысяч человек на 128 километров - по одной человеческой жизни за каждые пять метров (!) канала.

Требуются ли еще доказательства абсолютной уникальности Канала им. Москвы как выдающегося памятника ХХ века?

Однако его историческая память не ограничивается обстоятельствами создания. Зимой 1941-1942 гг. он послужил последним рубежом, на котором было остановлено наступление фашистских войск на Москву, после чего стал окончательно ясен провал гитлеровской стратегии блицкрига. Память о тех жесточайших боях запечатлена в замечательном мемориальном комплексе, построенном в 1960-х гг. на Перемиловских высотах над руслом канала в районе города Яхрома.

Сегодня Канал им. Москвы успешно интегрирован в современную жизнь; он используется и по своему прямому назначению - как транспортная магистраль, и как ключевой объект водоснабжения Москвы, и как рекреационная зона, и как популярный туристический маршрут.

И все же, несмотря на исключительную историческую, художественную, мемориальную значимость и достаточно хорошую сохранность его основных сооружений, Канал им. Москвы встретил свое 80-летие совершенно беззащитным. Из сотен больших и малых сооружений, образующих его ансамбль, статусом объектов культурного наследия обладают только два - колоссальная гранитная статуя Ленина в Дубне, откуда берет начало основной судовой ход канала, и здание Северного речного вокзала в Москве, которым отмечена его конечная точка (оба - памятники регионального значения). Парадокс неожиданный и постыдный - объект, который специалисты единодушно признают достойным включения в Список Всемирного наследия, на национальном уровне даже не признан культурной ценностью. Не выявлено и не поставлено на государственную охрану ни одно массовое захоронение «каналоармейцев» из тех, что, по свидетельствам очевидцев, располагались вдоль всей трассы канала [7]. Исправление этой ситуации, придание Каналу им. Москвы статуса единого объекта культурного наследия федерального значения должно стать частью подготовки к номинированию этого выдающегося памятника для включения в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО - такое предложение высказано в обращении Совета по правам человека при президенте РФ на имя министра культуры.

Второй проект номинации, предложенный президентским советом, является, в терминологии Всемирного наследия, «серийным», т.е. включает в себя несколько объектов, связанных не территориальным, а смысловым единством как свидетельства массового террора и политических репрессий тоталитарного режима в СССР. Это два массовых захоронения жертв репрессий и музей, созданный на базе последней колонии для политзаключенных в истории Советского Союза.

Левашовское мемориальное кладбищев Санкт-Петербурге является крупнейшим из известных на сегодня расстрельных полигонов 1930-х - начала 1950-х гг. В его земле покоятся останки более 47 тыс. человек [8]. Более двадцати монументов, воздвигнутых властями города, конфессиями, национальными диаспорами, землячествами, социальными и профессиональными группами, и более 1300 персонифицированных памятных знаков, установленных родственниками жертв, делают это место ярким примером современной мемориальной культуры России, связанной с памятью о массовых репрессиях.

Бутовский полигон в ближнем Подмосковье уникален тем, что поименно известны 20761 человек, расстрелянные и захороненные там с августа 1937 по октябрь 1938 г. (среди них, в частности, заключенные-«каналоармейцы»), и тем, что 332 из них ныне причислены Русской Православной Церковью к лику святых в качестве новомучеников [9]. Последнее ставит Бутово в один ряд с самыми известными местами христианского мученичества в мире. В четвертую субботу по Пасхе совершается общецерковное празднование Собору Бутовских новомучеников. Храмы-памятники, поклонный Бутовский крест, прибывший с Соловков в ходе всероссийского водного крестного хода по каналам, выстроенным руками заключенных, тщательно обозначенные и оберегаемые места массовых захоронений и наконец открытый летом 2017 года мемориальный комплекс вместе образуют одно из самых впечатляющих мест памяти жертв сталинских репрессий, широко известное не только в России, но и за рубежом.

Мемориальный комплекс политических репрессий «Пермь-36» в деревне Кучино Чусовского района Пермского края в последние годы стал ареной столкновения общественных сил, диаметрально противоположно оценивающих его значение [10]. К счастью, собственно музейный объект - единственный хорошо сохранившийся со времен ГУЛАГа подлинный комплекс построек колонии - уцелел, сохранил свой охранный статус и продолжает служить местом памяти о политических и религиозных инакомыслящих, которые содержались там с 1972 по 1988 г., и о том, что их освобождение подвело символическую черту под историей советского тоталитаризма. Консультации с экспертами ИКОМОС, начатые создателями музея еще на рубеже 2010-х гг., показали весьма благожелательное и заинтересованное отношение специалистов к этому объекту.

В отличие от Канала им. Москвы, все три объекта, которые предложено включить в «серийную» номинацию на включение в Список Всемирного наследия, с точки зрения государственной охраны, достаточно благополучны, обладают статусом объектов культурного наследия регионального значения, а значит подготовка соответствующей номинации в данном случае - лишь дело политической воли.

В чем же должна проявиться эта воля? Прежде всего, еще до вынесения вопроса на международный уровень, - в признании того, что травматическое наследие России обладает выдающейся мировой ценностью в том смысле, который придает этому выражению Комитет Всемирного наследия.

3.

Пункт 49 Руководства по выполнению Конвенции об охране Всемирного наследия определяет выдающуюся мировую ценность как «культурную и/или природную значимость, которая является столь исключительной, что выходит за пределы национальных границ и представляет всеобщую ценность для настоящих и будущих поколений всего человечества». Может ли обладать такой ценностью наследие, напоминающее о зле, ужасе, страданиях и преступлениях? Да, несомненно. Критерии для определения выдающейся мировой ценности, содержащиеся в Руководстве по выполнению Конвенции, вполне позволяют выявлять специфическую историческую и гуманитарную ценность травматического наследия.

В результате консультаций с российскими экспертами по Всемирному наследию, Совет по правам человека, предложил номинировать Канал им. Москвы на основании двух из десяти критериев, предусмотренных пунктом 77 этого Руководства. Критерий IV касается объектов, которые «являются выдающимися образцами типа строения, архитектурного или технологического ансамбля или ландшафта, иллюстрирующими важный этап (этапы) развития человеческой истории»; критерий VI требует, чтобы объект был «прямо или косвенно связан с событиями или живыми традициями, с идеями или верованиями, или с произведениями литературы и искусства, имеющими выдающееся мировое значение» [11].

Тройной «серийный» объект предлагается номинировать только на основании критерия VI.

Применимость критерия IV к Каналу им. Москвы достаточно очевидна. Исторические каналы и гидротехнические сооружения являются настолько важной частью Всемирного наследия, что им специально посвящены пункты 16-20 Руководства для выполнения Конвенции. В последние годы интерес к наследию такого типа существенно вырос, так что с 2008 г. разными государствами в Предварительный Список Всемирного наследия было внесено около десятка подобных объектов. Все это позволяет с высокой степенью уверенности рассчитывать на успех номинации Канала им. Москвы, если она будет представлена Россией даже на основании одного этого критерия.

Не так проста ситуация с «мемориальным» критерием VI. Действующая редакция Руководства рекомендует преимущественно использовать его не изолированно, а вместе с другими; тем не менее, было бы большой ошибкой на этом основании считать критерий VI каким-то второстепенным или дополнительным. На сегодня в Списке Всемирного наследия присутствуют уже 11 объектов, номинированных исключительно на основании этого критерия (эксперты ИКОМОС объединяют их понятием «места памяти»), причем абсолютное большинство из них относятся именно к наследию травматическому. Фактически в практике Комитета Всемирного наследия критерий VI служит основным маркером исторической и символической ценности наследия, в определенных случаях достаточным для признания его культурным достоянием человечества, даже если это наследие не обладает никакими иными выдающимися качествами.

Первым из объектов травматического наследия в Список Всемирного наследия вошел остров Горé (Сенегал) с портом и прилегающей застройкой вполне рядовыми историческими домами - страшное место, в XV–XIX вв. служившее крупнейшим центром работорговли на африканском побережье, откуда колонизаторами были вывезены многие сотни тысяч чернокожих невольников. Символично, что остров Горé получил свой статус в 1978 г. в составе самой первой группы объектов, включенных в Список Всемирного наследия. Таким образом, травматическое наследие, еще не определяемое в качестве такового, стало признанным элементом Всемирного уже с момента возникновения Списка.

Единственным критерием, обосновавшим решение о признании острова Горé Всемирным наследием, был критерий VI.

В 1979 году последовало включение в Список не менее знакового объекта - нацистского концентрационного лагеря смерти Аушвиц (Освенцим), к которому позднее был добавлен его филиал - лагерь Биркенау (оба в разные годы номинированы Польшей). Концлагерь - символ Холокоста, место пыток и умерщвления во время Второй мировой войны 1,5 миллионов человек, стал объектом Всемирного наследия также на основании одного критерия VI.

Обоснование этого решения Комитета Всемирного наследия сопровождалось оговоркой, согласно которой предполагалось «ограничить» дальнейшее включение в Список Всемирного наследия подобных объектов [12]. Фактически в Списке Всемирного наследия Аушвицу предназначалась роль уникального символа, по своему значению выходящего за пределы Холокоста как конкретно-исторического явления, роль глобального предостережения о чудовищных последствиях бесчеловечности. Тогдашний президент ИКОМОС Мишель Парент в докладе от 20 сентября 1979 г., обобщавшем существовавшую на тот момент практику, говорил о необходимости применять именно такой подход обобщения и выборочной символизации к историческим местам, не обладающим выдающимся архитектурным наследием, но «представляющим позитивные и негативные стороны истории человечества» [13].

Включение в Список Всемирного наследия третьего объекта травматического наследия последовало почти через два десятилетия. В 1996 г. таким объектом стал Мемориал мира в Хиросиме, известный также как Купол Гэнбаку (Япония), - место первой в истории человечества атомной бомбардировки 6 августа 1945 г., не только унесшей более 150 тысяч жизней, но и открывшей ядерную эру в человеческой истории. Этот объект также был номинирован исключительно на основании критерия VI.

Это решение далось Комитету Всемирного наследия нелегко; он столкнулся с возражениями со стороны двух государств - участников Конвенции о Всемирном культурном и природном наследии. Китай выражал опасения в связи с тем, что подчеркивание трагедии Хиросимы обесценит страдания других народов Юго-Восточной Азии, которые в ходе Второй мировой войны понесли более значительные потери от японской агрессии. США, со своей стороны, подчеркивали, что атомная бомбардировка Хиросимы не должна оцениваться вне тогдашнего военно-политического контекста, в отрыве от тех событий, которые привели к ней, а также заявили, что объекты, связанные с военными событиями, вообще не должны быть включаемы в состав Всемирного наследия [14].

Конфликт вокруг номинации Мемориала мира в Хиросиме показал, какие сложности политического и идеологического характера могут возникать в процессе оценки выдающейся мировой ценности травматического наследия, особенно если это наследие «молодое». Однако Комитетом Всемирного наследия был уже накоплен опыт работы с объектами такого рода, и это позволило всего через три года, в 1999 г., включить в Список четвертый объект травматического наследия, причем экстремально «молодого» - остров-тюрьму Роббен Айленд (ЮАР), где с 1964 по 1991 гг. содержались политические заключенные – борцы с апартеидом. Освобождение узников Роббен Айленда стало символическим событием, обозначившим неизбежность падения режима апартеида в ЮАР, что и совершилось вскоре - в 1994 году. Несмотря на то, что с момента этих событий не прошло и десяти лет, их исключительное значение, выходящее далеко за национальные рамки, было очевидно. Крах последней на планете политической системы, основанной на расовой сегрегации, несомненно, явился важнейшим событием всемирно-исторического масштаба. Общечеловеческим памятником этому событию и стало включение острова-тюрьмы Роббен Айленд в состав Всемирного наследия.

Заметим, что этот объект представляет собой аналог российского музея «Пермь-36» как памятника репрессивной политики и падения тоталитарного режима в СССР.

В Список Всемирного наследия Роббен Айленд был включен на основании «мемориального» критерия VI, а также критерия III - как свидетельство «ныне исчезнувшей цивилизации», под которой подразумевался прекративший существование режим апартеида.

В 2006 году Список пополнился еще одним объектом, выдающаяся мировая ценность которого включала очень существенный травматический компонент, - миграционным терминалом Ааправаси Гхат (Маврикий). Через это место в 1834–1920 гг. прошло около полумиллиона индийцев, отправлявшихся на работу во все концы Британской империи, где ими было положено начало образованию существующей по сей день обширнейшей индийской диаспоры. Хотя эти люди были лично свободны, и формально их миграция являлась добровольной, фактически из-за нищеты и бесправия они находились в положении, мало отличавшемся от положения рабов. Из построек Ааправаси Гхат сохранилась малая часть, но историческая значимость этого объекта настолько высока, что для его включения в Список Всемирного наследия оказалось достаточно одного критерия VI.

И наконец сразу два объекта травматического наследия вошли в Список в 2010 году:

- Каторжные поселения Австралии, построенные принудительным трудом осужденных, высланных в колонии из Великобритании в конце XVIII - середине XIX в. Этот объект, по своему генезису подобный Каналу им. Москвы, номинировался на основании тех же критериев IV и VI, которые ныне предлагаются для номинирования Канала.

- Атолл Бикини (Маршалловы острова) – символ Холодной войны, когда человечество балансировало на грани самоуничтожения, место, где в результате проведения в 1946–1958 годах множества испытаний атомных и водородных бомб был причинен огромный ущерб окружающей среде, а все коренное население было выселено. Номинирован на основании критериев IV и VI.

Таким образом, на данный момент в Списке Всемирного наследия присутствуют семь объектов травматического наследия. Они связаны с такими феноменами мировой истории, преодоленными и подвергнутыми однозначному моральному осуждению, как колониализм, работорговля, принудительные миграции и принудительный труд, Холокост, апартеид и применение ядерного оружия. Добавим к ним еще более десяти подобных объектов, успешно прошедших номинационную процедуру и ожидающих окончательного решения в Предварительном Списке. Среди них Сотовая тюрьма в городе Порт-Блэр (Андаманские острова, Индия), построенная в начале ХХ века и состоявшая из 693 крохотных одиночных камер, которые до конца 1930-х гг. служили местом заключения борцов за независимость Индии от Британской империи (включена в Предварительный список в 2014 г.), и концлагерь Таррафал в Кабо Верде, где португальские колониальные власти в период диктатуры с 1930-х гг. до 1974 г. в пыточных условиях содержали политзаключенных - как африканцев, так и доставленных из Европы соотечественников (включен в 2016 г.).

В Предварительном списке также находим объекты, связанные с преступлениями против человечности и войнами, повлиявшими на мировую историю преимущественно в ХХ веке, такие как мемориалы этнического геноцида в Руанде, в результате которого в 1994 г. погибло до 1 млн. человек (включены в 2012 г.), поле битвы при Ватерлоо, где в 1815 г. была поставлена точка в истории Наполеоновских войн (номинировано Бельгией в 2008 г.), а также несколько полей крупных битв и мест памяти и скорби о жертвах Первой и Второй мировых войн в Европе и Малой Азии, номинированные в 2014 и 2016 гг. Францией, Бельгией, Турцией и Словенией.

В 2017 году в Предварительный список была включена также бывшая секретная тюрьма в Буэнос-Айресе (Аргентина) - ныне музей ЕSMA, где в 1976-1983 гг. подвергались истязаниям и изощренным казням тысячи тайно похищенных противников режима военной диктатуры. Ценность этого объекта, однако, не исчерпывается его кровавой историей; в наши дни, когда государственный терроризм расценивается как преступное насилие над обществом, это место стало символом образцового общественно-государственного расследования преступлений против человечности, оказавшего колоссальное влияние на мировую практику в этой сфере.

В описании выдающейся мировой ценности этих и других подобных объектов, находящихся в Предварительном списке, неизменно присутствует критерий VI, а некоторые из них номинированы исключительно на основании этого «мемориального» критерия.

Количество номинаций, так или иначе связанных с травматическим наследием, выдвигаемых разными странами для включения в Список Всемирного наследия, заметно увеличилось в 2010-х годах. Что это? Памятники злу? Возведение зла в ранг наследия человечества? Отнюдь. Ужас, сострадание и скорбь по жертвам, работа памяти и осмысления произошедшего сделали их памятниками конечного торжества человечности над любым, даже самым могучим историческим злом.

Разнообразие объектов травматического наследия, так или иначе представленных ныне в системе Всемирного наследия, свидетельствует не только о развитии современной науки о наследии, но и о постепенной выработке Комитетом Всемирного наследия адекватных методологических подходов к наследию такого типа. На сегодня развитие и усложнение понятия выдающейся мировой ценности и связанное с этим расширение практического применения критерия VI[15] открывают достаточно возможностей для полноценной интеграции травматического наследия человечества в состав Всемирного наследия. При этом важно отметить, что ключевым качеством мемориального объекта, позволяющим ему претендовать на рассмотрение в рамках Конвенции о Всемирном культурном и природном наследии, остается наличие материального носителя памяти, отвечающего общим для Всемирного наследия требованиям подлинности и целостности. Зачастую для травматического наследия выполнение этих требований оказывается весьма непростым, так как одним из проявлений коллективной исторической травмы является стремление к забвению и, в частности, стремление уничтожить материальные следы травматических событий. Как следствие травматическое наследие, даже «молодое», является наиболее беззащитным и по степени сохранности уступает другим видам наследия, сопоставимым по возрасту.

Тем не менее, в современном мире осмысление объектов, связанных с исторической травмой, в парадигме культурного наследия, начиная от их мемориализации на национальном уровне вплоть до включения в Список Всемирного наследия, является необходимой частью процесса формирования исторического сознания как отдельных народов, так и человечества в целом как планетарного сообщества, которое строится на основе признания единых гуманистических ценностей. Сегодня в качестве травматического наследия могут рассматриваться объекты, связанные с разного рода конфликтами, преступлениями против человечности, катастрофами (социальными, природными и техногенными), жестокой, бесчеловечной и безответственной политикой властей, ведущей к массовым жертвам и унижению человеческого достоинства. Потенциально такие объекты могут претендовать на включение в Список Всемирного наследия. С точки зрения, принятой в рамках traumastadies, общечеловеческую значимость (в терминологии Всемирного наследия - выдающуюся мировую ценность) им придает не масштаб совершенных некогда злодеяний и понесенных потерь, а своего рода «шлейф» травматического события, его многообразное, длящееся десятилетиями или даже веками (как в случае с работорговлей и колониализмом) воздействие на социальные и культурные процессы, имеющие глобальное значение.

4.

На сегодня из российских объектов Всемирного наследия только два имеют в своем составе компоненты, связанные с травматическим наследием ХХ столетия. Это Исторический центр Санкт-Петербурга и связанные с ним группы памятников (1990), частью выдающейся мировой ценности которого является трагическая память о Блокаде Ленинграда - самой длительной и жестокой осаде города в истории человечества, и Культурный и исторический ансамбль Соловецких островов (1992), включающий, в частности, наследие Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОН) и Соловецкой тюрьмы особого назначения (СТОН). По мнению российских и поддержавших их международных экспертов, Соловки фактически дважды вошли в мировую культуру - первый раз как место святости и гармонического сосуществования человека и природы, второй раз как место, ставшее символом идеологически мотивированной бесчеловечности, как зерно, из которого вырос гигантский феномен сталинского ГУЛАГа.

Только в 2014 году, после более чем двадцатилетней паузы, Россия внесла в Предварительный список еще один объект травматического наследия. Речь идет о Мемориальном комплексе на Мамаевом кургане «Героям Сталинградской битвы», включающем собственно курган, центральный монумент «Родина-мать зовет!», Зал воинской славы, Площадь Героев, Площадь Скорби, Воинское мемориальное кладбище и другие сооружения. Мамаев курган сыграл роль ключевого пункта самой крупной сухопутной битвы в истории, где ценой колоссального кровопролития (более 2 млн. погибших с обеих сторон, включая мирное население) был достигнут перелом в ходе Второй мировой войны и заложена основа будущей победы над нацизмом. Как место памяти и скорби, он, несомненно, имеет такие же шансы быть включенным в Список Всемирного наследия как и аналогичные мемориалы Первой мировой войны, номинированные другими странами.

Между тем, массовые репрессии, ГУЛАГ и вся история тоталитаризма в СССР и гражданского противостояния ему представляют собой явление всемирно-исторического значения, в этом отношении не уступающее Холокосту или мировым войнам. Память о них давно уже стала неотъемлемой частью совокупного культурного и духовного опыта человечества. Множество научных, художественных и просветительских проектов, реализуемых по всему миру, направлены на осмысление этого опыта в общем контексте развития человеческой цивилизации. Советский тоталитаризм во всех его измерениях - политическом, антропологическом, гуманитарном, экономическом, культурном - рассматривается при этом как целостный феномен, сыгравший одну из ключевых ролей в мировой истории ХХ века и чрезвычайно значимый для формирования современных концепций демократического общества.

И в самой России, несмотря на то, что тема сталинизма и памяти о нем все еще остается дискуссионной («диссонантной», выражаясь языком науки о наследии), принципиальная общественная оценка массового беззакония и насилия не подлежит сомнению. Безусловное отвержение репрессий базируется не на властном указании, не на формальных требованиях закона, а на общем для всего народа нравственном убеждении, на едином понимании добра и зла, вынесенном, в том числе, и из трагического опыта ХХ столетия. Это убеждение не подвержено конъюнктурным колебаниям. «Наш долг – не допустить забвения. Сама память, четкость и однозначность позиции, оценок в отношении этих мрачных событий служат мощным предостережением от их повторения», - слова Президента России Владимира Путина, произнесенные 30 октября 2017 года на церемонии открытия общероссийского мемориала жертвам политических репрессий в Москве, свидетельствуют об этом.

Такой же уверенностью в том, что современная Россия это страна, которая сделала исторический выбор, навсегда сойдя с пути тоталитаризма, страна, где преступления прошлого осознаны и осуждены, продиктована и инициатива президентского Совета по правам человека по выдвижению объектов, связанных с травматическим наследием тоталитарной эпохи, в качестве номинаций в Список Всемирного наследия. Российские объекты - места памяти и скорби по жертвам тоталитаризма и свидетельства его исторического крушения - по праву должны занять свое место в ряду других подобных памятников трагического прошлого человечества, служащих уроком и предостережением для будущего. Путь к этому открыт уже сегодня.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Обзор развития и современного состояния trauma stadies см.: Мороз О.В., Суверина Е.В. Trauma studies: История, репрезентация, свидетель // Новое литературное обозрение. – 2014. –№ 1. –С. 59-74.

[2] Из материалов круглого стола «Трудное наследие в музее» в рамках деловой программы Международного фестиваля музеев «Интермузей-2017».

[3] Канал Москва – Волга. 1932-1937. Земляные работы. – Л., 1940. – С. 7.

[4] Сталинские стройки ГУЛАГа. 1930 – 1953 / Сост.: А.И. Кокурин, Ю.Н. Моруков. – М., 2005. – С. 311.

[5] Там же. С. 523.

[6] Сведения о заключенных-«каналоармейцах» и вольнонаемных сотрудниках Москва-Волгостроя, расстрелянных на Бутовском полигоне под Москвой, см.: Бутовский полигон. 1937 – 1938 : Книга памяти жертв политических репрессий. Вып. 2-6. – М., 1998-2002. В период существования Дмитлага помимо Бутово расстрелы производились и в других местах.

[7] Об этом см.: Федоров Н.А. Была ли тачка у министра? Очерки о строителях канала Москва - Волга. Дмитров, 1997. С. 115 - 120.

[8] Разумов А.Я. Левашовское мемориальное кладбище. – СПб., 2012.

[9] См.: Бутовский полигон. 1937-1938 : Книга памяти жертв политических репрессий. Вып. 1-8. М., 1997-2003.

[10] Об этом см.: Гизен А. Расколотая память: отражение конфликта вокруг «Мемориального центра Пермь-36» в российских медиа // Журнал исследований социальной политики. – 2015. – Т. 13. – № 3. – С. 363-376.

[11] Полный текст Руководства по выполнению Конвенции об охране Всемирного наследия в действующей редакции на английском и французском языках доступен на сайте Комитета Всемирного наследия (URL: http://whc.unesco.org/en/guidelines/). Официальный перевод на русский язык доступен на сайте Министерства культуры РФ (URL: https://www.mkrf.ru/documents/rukovodstvo-po-vypolneniyu-konventsii-ob-okhrane-vsemirnogo-naslediya2602201801/).

[12] Документ CC-79/CONF.003/13 на английском языке доступен на сайте Комитета Всемирного наследия (URL: http://whc.unesco.org/archive/repcom79.htm#31). См. пункт 46.

[13] Документ CC-79/CONF.003/11 на английском языке доступен на сайте Комитета Всемирного наследия (URL: http://whc.unesco.org/archive/1979/cc-79-conf003-11e.pdf). См. С. 21, 24.

[14] Документ WHC-96/CONF.201/21 на английском языке доступен на сайте Комитета Всемирного наследия (Электронный ресурс: http://whc.unesco.org/archive/repcom96.htm (дата обращения: 18 июня 2018 г.). См. Annex 5.

[15] В частности, проблемам содержания и применения критерия VI было посвящено специальное экспертное совещание в Варшаве 28-30 марта 2012 года, материалы которого на английском языке доступны на сайте Комитета Всемирного наследия (URL: http://whc.unesco.org/document/129971).

© Самовер Н.В., 2018.
© Самовер Н.В., илл., 2018.

Статья поступила в редакцию 20.07.2018.

Самовер Наталья Владимировна,
хранитель фондов музея,
Сахаровский центр (Москва),
e-mail: natalia.samover@gmail.com

Опубликовано: Журнал Института Наследия, 2018/3(14)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/241.html

Наверх

Новости

Наши партнеры