2024/1(36)

спецвыпуск

ТОМСКАЯ ПИСАНИЦА

Материалы исследований

Аболонкова И.В.,
Заятдинов Д.Ф.,
Новокрещенова К.Ю., Юдникова А.Е., Райко Г.В.

Опыт геомеханического мониторинга Томской писаницы в 2022–2023 гг.

Гизей Ю.Ю.

Перспективы номинирования наскального искусства Томи
в Список объектов Всемирного наследия

Горяев В.С.

Музей-заповедник «Томская Писаница»: возвращение от «культурологического музея» к «хранилищу объектов культурного наследия»

Ковтун И.В.

Нижнетомский очаг наскального искусства

Моор Н.Н., Аболонкова И.В., Горяев В.С., Селецкий М.В., Онищенко С.С.

Предварительные результаты исследования археологического контекста Томской писаницы

Москвина Е.А.

История сохранения и музеефикации писаниц на Томи
по документам Государственного архива Кузбасса

Орлова Е.А.

Старинные русские сёла и деревни предполагаемого достопримечательного места «Наскальное искусство р. Томь»

Сазанова К.В.,
Зеленская М.С., Власов Д.Ю.

Методические подходы к защите археологических памятников Притомья от биологических повреждений

Селецкий М.В., Соколов П.Г.

Каменная индустрия памятника Писаная I: предварительные результаты технико-типологического анализа

Шереметова С.А.,
Шереметов Р.Т.

Географические и флористические особенности бассейна реки Томь

Опубликован 15.03.2024 г.

Архив

Вафа А.Х.

Некоторые теоретические проблемы культурного наследия и культуронаследования (Часть 2)

Аннотация. Во второй части своего эссе автор размышляет о различиях между феноменами «культурного наследия», «исторической преемственности» и «исторической памяти». Он пытается обосновать позицию, согласно которой культурное наследие – это важный элемент современности, связывающий ее с прошлым.

Ключевые слова: культурное наследие, глобализация, государство-нация, музеология, природное наследие, реставрация, массовая культура, стадиальный подход, цивилизационный подход, философия истории.

Открыть PDF-файл

Теперь о природе и сущности наследия. Наследие не может быть вечным. Оно не может быть неизменным. Ибо оно, несомненно, включено в процесс, в череду перемен. Об этом, вероятно, свидетельствует даже семантика слова наследие – то, что идет во след чего-то, наступает на чей-то уже оставленный след. Т.е. это то, что связанно и с прошедшим, но и с настоящим. Наследие связывает прошлое с настоящим. Оно представительствует в настоящем от лица прошлого.

Здесь возникает один весьма существенный вопрос. А именно. Исчерпывает ли наследие все прошлое? Или иначе – тождественно ли наследие прошлому? Ответ, на наш взгляд может быть только отрицательный. Хотя подобное отождествление широко распространено. Однако унаследовать прошлое целиком и полностью, повторит прошлое в настоящем или перенести настоящее целиком в прошлое невозможно. Это под силу лишь в рамках и по законам научной фантастики. Конечно, у прошлого в целом в его отношениях с современностью есть свои особенности и свой статус. Прошлое, взятое в целом, формирует исторический опыт и, отчасти, историческую память социальных субъектов.

Но как бы ни выстраивалось взаимодействие прошлого и настоящего историческая динамика однонаправлена и социальное время течет только в одном направлении - от прошлого, через настоящее к будущему. Нельзя долго жить сразу, одновременно в настоящем и в прошлом. Причина понятна. Прошлое завершено и как целостная социокультурная система и в этом качестве оно неповторимо и невоспроизводимо. Прошлое уникально своей системностью.

Другое дело наследие. Оно является достоянием современности. Уместно считать, что социокультурное наследие представляет собой систему элементов прошлого, которые оказываются востребованными современностью. Строго говоря, социокультурное наследие – это феномен современного этапа развития культуры. Этим оно отличается от прошлого, как и от исторического опыта и, отчасти, отличается и от исторической памяти, которые суверенны в своей неизменности; для современности прошлое – это все, что накоплено человечеством, известное или не известное людям, живущим в современности, узнанное или еще не узнанное ими о прошлом. Важно также иметь ввиду те критерии, по которым прошлое отделяется от современности. Представляется, что границей между прошлым и настоящим является возникновение (и нормативное закрепление) кардинально новых принципов жизнедеятельности, кардинально нового взгляда на мир, совершенной иной системы взаимосвязей индивидов, социокультурных общностей; системы постепенно распространяющейся на все человечество. Речь идет о возникновении принципиально иных степеней свободы и гуманности в исторической эволюции культуры.

Однако социокультурная реальность не так проста, не так линейна, как это может представится на первый взгляд. Дело не только в элементах прошлого, которые вошли из прошлого в современность через посредство придания им статуса культурного наследия. Дело и в тех остатках прошлых эпох, которые вошли в современность почти в том же виде, в котором они существовали в прошлом. Это так называемые «пережитки» или как говорили недавно «родимые пятна» прошлого. Но в переходные периоды истории, которые в ряде случаев (например, при переходе к Новому времени в колониальных и зависимых странах Азии, Африки и Латинской Америке) могут быть весьма длительны, складывается своеобразная ситуация «социокультурного параллелизма».

В этих обстоятельствах новое будет окружено океаном прежних, «прошлых» по отношению к народившемуся новому социальному и культурному укладам жизни. Проблема для ряда стран состоит в том, что новый социокультурный уклад не может полностью подчинить себе старые. В таком случае новый уклад будет восприниматься и как прошлое и как наследие (т.е. современность), и как то, что частично осталось в нем самом от старого (например, старые формы), и как то, что остается в культуре в качестве целостных пластов прошлого.

Поскольку прежние культурные уклады сами не равнозначны с точки зрения их места в исторической динамике, то возникает оппозиция не бинарного (традиционное -новое), а многофакторного, многоукладного характера культуры; возникает феномен многоукладности культурного наследия. Этот феномен особенно чувствителен в жизнедеятельности индивида, формировании индивидуальности и тем более личности. Нецелостность, замкнутая на разные исторические эпохи многоступенчатость, переживается человеком в переходные периоды истории очень болезненно. Если же такие переходные состояния затягиваются надолго, то обычно это ведет к формированию своеобразной ментальности отдельного человека, социального организма и человечества. Именно таков человек XXв. и наступившего XXI века, и это, как говорилось, закономерно для переходных эпох. В такой ситуации человек нередко теряется в лабиринтах истории, произвольно трактует связь прошлого с современностью, равно как и свое наследие, что рождает «непредсказуемость прошлого», иллюзию будто его можно изменять и, вообще, поощряет всякий социокультурный субъективизм и волюнтаризм.

Возможно, названной спецификой эпохи объясняется тот факт, что культурное наследие очень трудно поддается изучению и осмыслению. Действительно трудно дифференцировать в современном сознании такие категории, как прошлое и современность. Тем не менее, наследие – это прошлое в современности, это volensnolens, препарированное прошлое.

Конечно, такая ситуация сказывается на позиции исследователя. Если перед исследователем ставится определенная идеологическая задача, если ему задается определенный социальный заказ – неважно им самим, социальными структурами или атмосферой («дуновением ветров») современной эпохи, - то его исследование остается в рамках проблем культурного наследия, т.к.заставляет прошлое работать на современность, а современность связывает с прошлым. Однако, вряд ли, это можно считать разновидностью собственно исторического исследования. К последним безоговорочно относятся лишь те, которые ориентированы на выявление и осмысление явлений и процессов с точки зрения целостных и суверенных систем прошлого; те из них, которые выявляют и осмысливают смену этих систем. Конечно, и такие исследование не могут быть оторваны от зовов современности. Все дело в расположении светотени. Исторические исследования работают на выявление социокультурного потенциала прошлого, создают как бы питательную почву для формирования культурного наследия современности. Эти штудки из-за объекта и предмета их изучения не могут быть полностью включены в труды о культурном наследии по причинам, о которых уже говорилось – прошлое и по объему и по содержанию, и по сути своей всегда масштабней и значительней, чем то, что воспринимается из него как наследие. А кроме того, прошлое имеет итог. Оно завершено.

Прошлое никогда не может быть выявлено и изучено полностью. Навсегда останется «неизвестное прошлое» и никогда не завершиться поиск в исторической науке. Известное и неизвестное, выявленное и невыявленное прошлое заслуживает собственного наименования. Может быть, было бы приемлемо назвать это прошлое историческим опытом, содержащим базу исторических данных или, может быть, фондом социокультурной истории и, отчасти, исторической памятью поколений.

Каковы же формы и виды собственно культурного наследия? Подробно характеризовать их все здесь не получится. Но основные из них отметить следует. По критериям значимости для современности выделяется национальное достояние и его разновидности. Например, в современной России - объекты федерального значения. Наряду с ними существуют объекты культурного наследия регионального и местного значения. Значимость объекта определяется путем экспертных оценок и нередко носит на себе следы субъективных предпочтений. Не приходится удивляться поэтому, что состав этих объектов постоянно претерпевает существенные изменения. Тем не менее никаких иных путей отнесения культурных объектов к разряду национального (регионального, местного и т.п.) значения ещё не найдено. Такова практика всех стран, а так же принципы деятельности ЮНЕСКО.

Какие-то объективные факторы, конечно, воздействуют на экспертные оценки. Существенна классификация объектов культурного наследия по их близости к современному периоду развития общества. Однако особенность данной классификации заключается в том, что она основывается на двух критериях, которые противоречат друг другу. Согласно ей равной степенью ценности оказываются явления и процессы и наиболее удаленные от современности и наиболее близкие к современности. Причем, наибольшая удаленность объекта от современности отождествляется с его уникальностью и значимостью его содержания, что однако не всегда так. Объекты же наиболее близкие по времени к современности наоборот привлекают к себе повышенное внимание именно в силу их значимости в предшествующей культурной системе и, прежде всего те, от которой современники пытаются сознательно или бессознательно избавиться в первую очередь. В переходные периоды очень заметно стремление представить даже не наследием, а завершенным и безвозвратно ушедшим еще и не отжившие свой век явления и процессы уходящего периода истории. Что-то наивное, если не сказать инфантильное, есть в стремлении человечества перевести в ранг прошедшего и завершенного то, что еще живет и здравствует в настоящее время.

Наиболее разработаны вопросы, связанные с интерпретацией памятников истории и культуры и природно-культурных объектов, хотя и в решении этих вопросов остаются свои белые пятна. Например, долго решался вопрос – являются ли памятниками истории и культуры объекты науки и техники. В ряду других усилий положительному решению вопроса содействовали те теоретические разработки, которые доказывали, что в этих материальных объектах запечатлены уровни рациональности и духовности предшествующих эпох.

Теперь о недвижимых и движимых объектах культурного наследия. Теоретически (конечно, только теоретически!) все обстоит благополучно с недвижимыми объектами. Не столь благополучно с движимыми. Можно припомнить в этой связи споры, возникшие по поводу причисления к объектам культурного наследия российских театров, вузов, научных учреждений и т.п. В начале 90-годов для многих историков и теоретиков культуры было непонятно, как можно относить к объектам культурного наследия, да еще особо ценным, например, Большой театр: «Что в этом случае считать ценностью? Нашим национальным достоянием: здание, трупу, декорации?». Все же возобладала и в этом и в подобных других случаях справедливая, на наш взгляд, точка зрения, согласно которой Большой театр – это одна из форм институционального оформления традиции – здесь русских традиций оперного и балетного искусства.

В связи со сказанным следует подчеркнуть, что духовное наследие в общей системе видов и форм культурного наследия имеют не меньшее значение, чем недвижимое наследие, а в иных случаях и большее. Возьмем один частный, но показательный случай.

Есть на Псковщине небольшой старинный городок Невель. Его культурное наследие типично для малого порубежного города, чрезвычайно богато и многообразно. Но в этом наследии преимущественную роль сегодня играют именно духовные традиции, ибо история очень сурово обошлась с материальными памятниками его культуры, почти ничего не оставив современникам, например, из сооружений культовой и гражданской архитектуры, относящихся к огромному периоду его истории – от ее стоков вплоть до конца XIX века. Понятно, что для городов подобного типа проблемы культурного наследия в целом и проблема поиска «опорных точек» для включения культурного наследия в современных культуротворческий процесс, прежде всего, связаны с реализацией духовного потенциала прошлого. Духовное наследие может материализоваться и утверждаться и с помощью специально предназначенных для этого структур и с помощью других структур – политических, общественных, управленческих, т.е. структур, которые по основным своим задачам не связанны с так называемыми «специализированными» видами духовной жизни общества. Однако чаще всего именно эти учреждения распоряжаются нормами, канонами, стандартами, правилами, распорядками, ритуалами и церемониями. В ведении названных структур находится мемориальная, наградная и т.п. деятельность.

Существенную, в некоторых ситуациях весьма существенную, роль играют такие виды духовной культуры, как традиции, обычаи, привычки, моды. Они связаны со стереотипизацией (сознательной и стихийной) и тиражированием заданных культурных образцов, моделей поведения, мышления и чувствования. В основе их распространения чаще всего лежат механизмы осмысленного или бездумного подражания. Эти формы могут очень быстро входить в сознание людей и очень трудно изживаются, поскольку они бесконечно повторяются в повседневной практической деятельности и без них никакая деятельность не может осуществляться. Поэтому представляется верным вывод о том, что эти формы могут лишь вытесняться из сознания другими подобными формами и только в редких случаях поддаются направленному, быстрому деформированию, а тем более замене на противоположные.

Тем не менее (или тем более!) вне тиражированных форм невозможно распространение и укоренение культурного наследия. Заметим, что в культурно-исторической практике сложилось множество видов омассовления культурного наследия, насильственного и ненасильственного характера. Представляет интерес, например, создание в социально-экономической сфере так называемых «коридоров роста», т.е. территорий или путей сообщения, при посредстве которых либо распространяются и закрепляются новые явления и процессы в передовых странах, либо устаревшие в более передовых станах явления и процессы передаются в более отсталые страны. То, что является наследием в одних случаях становится новацией в других. Остается спорным, насколько подобный тип наследования культуры полезен для ее носителей.

Уже из сказанного ясно, что передача социокультурного наследия – это процесс. Однако необходимо еще раз напомнить, что наследие включает не все, что было заключено в прошлом. Не только потому, что прошлое, как говорилось, целостно, завершено и неповторимо, и не потому только, что настоящее не нуждается в полномасштабном повторении прошлого, а потому, что сколь бы ни были важны свидетельства о прошлом в его целостности, в пространство настоящего оно не может быть перенесено целиком еще и из-за ограниченности пространства настоящего (даже физического), из-за ограниченности ценностного пространства настоящего, вытесняющего многие основополагающие принципы жизнестроения прошлого, и, наконец, потому, что настоящее отбирает из прошлого нечто обеспечивающее соответствующий устремлениям настоящего, т.е.позитивный и креативный жизнестроительный материал. Наследие – это только то, что позитивно для настоящего. И ничего больше.

Поэтому снова заметим, что наследие изучается не так, как изучается прошлое в целом. Если при изучении прошлого формируется банк процессов и явлений, стремящихся к совершенной полноте. То при изучении наследия отбирается только тот материал, который усиливает и закрепляет культуротворческий потенциал настоящего. Таким образом наследие – это профильтрованное, очищенное и, если угодно, отредактированное прошлое. Культурное наследие – это всегда позитив истории.

Говоря о культуронаследовании как процессе, нельзя не видеть, что наследие воспроизводит культурные образцы. Есть два типа такого воспроизведения. Первый свойственен динамично развивающемуся обществу со сбалансированным и устремленным к переменам строем жизни. Второй, когда общество, общественная группа или индивид, стремятся полностью воспроизвести прошлое, тем самым отождествляя с ним культурное наследие. Это традиционалистские общества, которые, прибегая к таким способам культуронаследования в лучшем случае обрекают себя на очень медленное развитие, а в худшем застывают и топчутся на месте. Близкий к этому, но совершенно иной тип культуронаследования – общества, в которых распространены традиционализм (что не есть традиционность!), фундаментализм и консерватизм. Не вдаваясь в подробности, можно коротко сказать, что все эти явления свойственны не собственно традиционному обществу, а социуму совершенно модернизированному или в достаточной мере затронутому модернизацией. Традиционализм – это всегда спекуляция на традициях, попытка выдать за устойчивое и неизменное то, что таковым не является. В подобных феноменах чаще всего сознательно нарушены принципы культуронаследования, эксплуатируются худшие черты прошлого. Но очевидно, что в ряде случаев, особенно в переходных обществах, традиции могут использоваться в весьма позитивных целях – смягчать жесткие перепады социальных состояний, поддерживать единство социума, служить вдохновляющим средством для больших социальных коллективов.

Рядом с вопросами процессуальной природы культурного наследия стоят и вопросы о возможностях, потребностях и принципах выявления, сохранения охраны и популяризации тех ценностей, которые включены в состав культурного наследия. Безусловно основная масса таких ценностей формируется стихийно, в повседневной практике современной жизни. Стихийность в этой области имеет противоречивый характер. Конечно, в итоге стихийный отбор даст позитивные результаты. Но стихийность чревата большим разбросом вариантов, не все из которых носят адекватный характер. Тому масса примеров. Но не хотелось бы их приводить. Направленный отбор (об этом упоминалось ранее) тоже не дает окончательных гарантий. Но, конечно, эффективность его намного более высока. Направленный отбор тесно связан со стихийным и несет на себе печать предпочтений обыденного сознания. Однако в отличии от последнего он не может быть безразличен к осознанным позитивным потребностям настоящего и все же зависит от выявленных закономерностей культуронаследования. Между тем, практики и теоретики направленного отбора не могут не видеть противоречивости процесса культуронаследования. Так, представляется очевидным, что общество заинтересованно в сохранении максимального объема позитивных ценностей прошлого и включения их в состав культурного наследия. Не менее очевидно и то, что это невозможно. Время, природа и угасающий интерес общества к прошлому как бы сжимает массу культурного наследия. Это касается и наследия отдельного человека, когда, как говориться, от него остается только черточка между двумя датами, а то и ничего. Это касается и выдающихся памятников культуры, в которых отражен опыт многих поколений и больших эпох. И еще об одном. Наследие всегда воспринималось в истории как антитеза смерти и свидетельство продолжения жизни. Религия по-своему, но оптимистично, решала этот вопрос. В светской же практике, по мере оттеснения на второй план коллективности и социальности, по мере усиления субъектности социокультурного процесса, на первый план выходит вопрос о невозможности наследовать духовную и природную уникальность человеческой личности при исчезновении ее самой. Становится очевидным, что даже продукты труда исчезнут во мгле веков, как и их носители. Именно по этому общество с нарастающей настойчивостью сопротивляется этому процессу, процессу духовной (и физической) аннигиляции.

Обратимся к вопросу о критериях и принципах отбора тех ценностей прошлого, которыми определяется объем и характер культурного наследия. Если наследие – это не есть прошлое в его полном объеме и системности, и если не стоит ставить вопрос о сохранении в качестве наследия всей полноты прошлого, то что же собой представляет искомый (максимально необходимый для настоящего) масштаб наследия? Какой состав оно должно иметь, чтобы считаться полномасштабным? Нельзя не признать, что трудно, а, может быть и невозможно, дать непротиворечивый, однозначный ответ. Противоречие же состоит в том, что настоящее, как ему кажется, хотело бы знать все о прошлом, но на деле заинтересованно лишь в активизации небольшой части прошлого; только в том, что подтверждает новый идеал времени, только в том, что может оказаться в настоящем продолжением (предпочтительно прямым продолжением) процессов развившихся в прошлом. Таким образом, существует непреодолимое противоречие между стремлением настоящего иметь возможно полный банк данных и выводов о прошлом и на порядки меньшими объемами сведений, включаемых в состав культурного наследия. Однако противоречивость феномена, именуемого культурным наследием не исчерпывается сказанным.

Дело в том, что сохранение прошедшего всегда было и будет связанно с очень большими объективными трудностями. Прошлое в своей завершенности не может сохраняться вечно. Говорят: «Дом сохраняется, пока в нем живут!» И это верно. Применительно к материальным объектам вообще, к недвижимому наследию в особенности. Объекты живут пока они меняются. Затем, после их «смерти», их жизнь может поддерживаться только искусственно. Что же касается не материальных объектов (объектам, существующим «процессуально») – это кажется менее очевидным. Но тоже верно.

В сущности говоря, каждый культурный продукт включает в себя процессуальность – в большей или меньшей степени. Например, литература (художественная или научная) – это единство автора – творчества – собственно культурного продукта – реципиента (читателя, слушателя, зрителя) – процесса восприятия им и оценки произведения и обратная связь с автором («диалог» реципиента с автором). Весь этот процесс, как точная копия не воспроизводим в акте культуронаследования. Мы уж не говорим об условиях и обстоятельствах, которые сопровождают создание культурного продукта. Ни условия, ни обстоятельства, естественно, вообще не могут сохраниться. От них остаются лишь отдельные фрагменты, которые дают волю интерпретациям. Не может сохраниться целостно и личность творца; хотя бы потому, что он по прошествии лет исчезает физически и тем самым обрывается живая, меняющаяся его связь с современностью.

Творчество как живой процесс, в котором участвуют люди и события, современные автору, также безвозвратно исчезает. Исчезает и реципиент вместе со своим восприятием культурного продукта. Уходит и обратная связь автора с реципиентом. Остаются лишь свидетельства относительно всех названных элементах процесса. И сам культурный продукт. Те же элементы ушедших процессов, которые возможно восстановить, составляют предмет исторических исследований. Но, уже отмечалось, что они не входят автоматически в поток культуронаследования. Наследие, повторим это еще раз, берет из исторического банка данных, исторической памяти только то, что служит интересам современности.

На этом пути возникают свои трудности, которые во многом совпадают с трудностями воспроизведения прошлого, но и многим отличаются от трудностей воспроизведения прошлого. Речь отчасти о выявлении, а, главным образом, сохранности. Полагаем, что по степени своей сохранности (и востребованности) культурное наследие подразделяется на две категории. То, что может сохраняться в течении длительного времени в относительно низменном виде, и то, что в течении длительного времени сохраняться не может; чей век короток. Но опять и опять следует напомнить, что увы, ничто не вечно.

Тем не менее человек и человечество прилагают немалые усилия, чтобы сохранять память о прошлом как можно дольше и тем самым, увеличивать питательный материал и значимость социокультурного наследия. Каков же идеал сохранения наследия. Идеал – невмешательство в структуру и облик памятника, его полная музеефикация, мумификация. Однако это невозможно. Вот почему даже самым большим ревнителям музеефикации приходится соглашаться на внесение изменений в памятники. Грустная альтернатива и конечный исход усилий по сохранению объекта таковы: либо памятник, в судьбу которого не вмешивается современность, разрушается, постепенно руинизируется, либо постепенно теряет свою аутентичность, вплоть до полной ее утраты. Но все же определенный период времени сохраняется – другое дело, в каком качестве.

Есть реставрация, поновление и реконструкция. Ни одна из этих техник сохранения наследия не может претендовать на абсолютное сохранение аутентичности памятника. Они различаются только степенью вмешательства в объект культуры. Тем не менее эти различия и эти степени очень важны. Различия между ними важно понимать для того, чтобы избежать административного поспешательства и административного произвола при определении судеб наследия. Не так уж плоха первая степень культурного администрирования, если применить к ней формулу М.Е. Салтыкова, правда установленную им по другому поводу – «по возможности», «хоть что-нибудь» и «применительно к подлости». «К подлости» - означает намеренную руинизацию памятника, в то время как его основные содержательные элементы (т.е. те, что выражают его основную идею) сохранены, хотя бы памятник в целом и требовал вмешательства современности (реставрация, поновление, музеефикация, консервация).

Сложнее обстоит дело с реконструкцией (восстановлением) – частичной или полной, презрительно называемой «новодел». Характерно повальное увлечение новоделом (в других случаях «ретро») в современную эпоху. В этом можно усмотреть неуважение к прошлому, к аутентичности. Новоделы действительно создают аберрации в историческом сознании, поскольку вселяют в сознание современников уверенность, что они (современники), как об этом говорилось, могут вмешиваться в исторический процесс, в состоянии нарушить и исправить его по своему усмотрению. Процессам культуронаследования это причиняет прямой вред, насыщая современность искаженными феноменами прошлого.

Но «новодел» (реконструкция, восстановление) приносят и очевидную пользу современности. Есть немало объектов прошлого, которые были или можно сказать, будут неизбежно утрачены (в современной строительной и архитектурной практике эти сроки заложены в проект). Но память о них и их исторической роли продолжает жить в современности. Причем, их значение для современности бывает так велико, что утрата памяти о них может существенно исказить историческое сознание и настоящего и будущего. В этих особых объектах, как правило, заключен опыт важнейших или многих веков, иногда тысячелетий – скажем, если это черты национального характера. В таких памятниках заключен и огромный культуротворческий потенциал для современности.

Когда речь идет о таких объектах, современность создает, в случае необходимости, символы прошлого – то ли в виде памятных знаков о явлениях и процессах прошлого, то ли (если сохранился какой либо исторический материал) воспроизводит подобные объекты в соответствии с собственными задачами, и некоторыми чертами исторической реальности. Эти символы становятся активными элементами культуронаследования. Хотелось бы подчеркнуть, что опасность не в том, что подобные объекты («новоделы») создаются, а в том, что лишенные адекватного научного и культурно – просветительского сопровождения, они порождают путаницу в историческом сознании современников: объекты воспринимаются не как явления современности, посвященные прошлому, а как аутентичное прошлое. Потому так важна в подобных случаях культурно просветительская работа.

Выявление, состояние, сохранение, охрана и использование культурного наследия, в целом забыта о нем включает учет естественно-природных, технико-технологических, хозяйственно-экономических, научно-исследовательских, социально-психологических и политико-идеологических факторов. Решение столь сложных комплексных, объемных задач неподсилу даже самым искренним и самоотверженным энтузиастам, хотя их роль в воспитании уважительного отношения к наследию трудно переоценить. Свою роль необязательно отрицательную может играть здесь и частное предпринимательство. Однако общее регулирование процессов культуронаследования, как правило, берет на себя государство. Оно формирует и проводит государственную культурную политику в области культуронаследования, провозглашает и реализует свои приоритеты, устанавливает законы, нормы и правила, необходимые для сохранения и охраны культурного наследия, создает специализированные учреждения и организации для реализации провозглашенных принципов культуронаследования. В поле политических отношений в сфере культуронаследования включены не только государственные, общественные и государственно-общественные структуры, социальные слои, группы, но и граждане государства. И это важно подчеркнуть, потому что осознание этого факта присуще далеко не всем; многие не осознают меру своей личной свободы и своей личной ответственности за соблюдение не только юридической, но и нравственной ответственности за культурное наследие – будь то интерпретация художественных произведений, национальной и мировой истории или отношение к старшему и юному поколениям. Роль культурного наследия слишком велика, чтобы оно было отдано на откуп любому из субъектов культурного процесса.

Особые трудности в процессе и результатах государственной политики в области культуронаследования возникает в переходные периоды. Так, в России в 90-е годы XX века широко декларировалось уважительное, бережное отношение к культурному наследию. И действительно, сделано было не мало. Поддерживалось фольклорное искусство, реставрировались и брались на охрану недвижимые памятники культуры, исторические города, территории и объекты получали особый статус, издавались произведения классиков русской литературы, их наследия популяризировалось, а изучения поощрялось, запрещалась приватизация объектов культурного наследия, находящихся в музеях, архивах, библиотеках, принимались меры по защите русского языка, поддерживались научные и художественные школы.

Тем не менее в этой области оставалось огромное количество нерешенных проблем, связанных с бедственным состоянием многих выдающихся памятников архитектуры, природно-культурных объектов, утратой незафиксированных образцов фольклорного творчества, неурегулированностью правовых вопросов, стремлением занизить статус памятника с целью его приватизации, нередко варварским отношением к наследию со стороны населения, носителей массовой и «экспериментальной» культуры. Культурное наследия, хотя оно и оставалось одной из важнейших основ самосознания нации, испытывало на себе зависимость от моды на «ретро», имеющей неустойчивый и нередко конъюнктурный характер.

Роль и значение культурного наследия, его функций в культурном потоке времени, многообразны и своеобразны, что отвечает особенностям природы и сущности наследия.

Наследие – это важнейший канал трансляции информации о достижениях и утратах культуры прошлого. Эта функция настолько важна, что есть сфера культуры, которая «специализируется» в этом направлении. Имеется в виду образование. Вечное столкновение традиционности и креативности постоянно возобновляемые в нем поиски меры между тем и другим, говорят о важности трансляционной функции в системе культуронаследования.

Рядом с трансляционной функцией стоит информационная функция культурного наследия. Последняя уникальна по полноте и многообразию передаваемого опыта, заключенных в нем форм, процессов и явлений. Информационная функция наследия наиболее понятна и востребована в силу своей относительной нейтральности. Тем не менее она обладает своим ориентирующим эффектом как всякая направленная информация.

Велико значение и креативной функции культурного наследия. Она, разумеется, связана с двумя названными функциями культурного наследия. Но ее особенность заключается в том, что она не просто свидетельствует о прошлом, но и аккумулирует такую информацию, которая позволяет формировать проблемное поле современной культуры, позволяет ставить задачу, во многих случаях в плотную подводит к ее решению, хотя и не заменяет само решение проблемы, не заменяет собственно акт творчества. Как сказал поэт Л. Мартынов: «Повторение – мать учения. Но смертельный враг творчества!».

Культурное наследие имеет рекреационную функцию. Она вытекает из природы самого наследия, позволяющего отбирать и накапливать именно позитивный опыт, опыт предсказуемости событий, опыт осуществления (пусть не полного!) идеалов, опыт небесполезности бытия, возможностей разума и веры. Наследие в жизни человека и человечества – это то, на чем отдыхают и чем могут вдохновляться люди в сумятице будничной жизни.

Близка к рекреационной и гедонистическая функция наследия, названного одним из восточных мыслителей «тихой пристанью и якорем спасения» в нашей бурной жизни. Удовольствие доставляет не только ощущение завершенности исторического времени и исторического пространства, укорененное в наследии чувство полноты жизни, но и подтвержденный наследием ее творческий, жизнестроительный потенциал, запечатленное в нем само ее движение и даже красота ее противоречивости. Конечно, блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые. Но не меньшая радость увидеть эти минуты обращенными в прошлое, унаследованными настоящим для строительства будущего. Разве не гедонизм видеть, как из тьмы веков, из топи болот возносятся новые идеалы и смыслы бытия? Наследие – поистине прекрасный феномен истории.

Однако опустимся на землю. Три следующие функции наследия – социализирующая, нормативная и воспитательная, – возможно не столь романтичны, как те, что были названы выше. В них довольно силен момент принуждения, необходимости, несвободы. Преувеличивать несвободу наследия в духе тезиса «мертвое хватает за горло живое», пожалуй, не стоит. Но и недооценивать ограничительный потенциал прошлого, вообще, и наследия, в частности тоже нельзя. Вспомним, что огонь, например, вырвал человека из опасного пространства, но и ограничил его безопасность отсветами костра.

В состав наследия всегда входит система отношений между людьми, нарушение которой чревато опасными последствиями для всех и каждого. Одна из важнейших функция наследия – воспроизводить накопленный историей опыт антисоциальности – от бессмысленного и беспощадного бунта до форм дивиантного поведения. Причем наследие «интересует» не сам по себе антисоциальный опыт, а скорее возможности и способы его преодоления. Наследие обращает индивидов, группы, человечество к позитивным формам перемен. Иначе говоря – социализирует. Воспитывает. Сохраняя в своем арсенале меры поощрения и принуждения – от табу и инициаций до памятников при жизни, орденов, льгот и материальных вознаграждений. Сказать, что в ходе культуронаследования найдено абсолютное оружие социализации было бы не верно. Современные споры о смертной казни, эвтаназии, абортах и т.д. и т.п. – хорошее тому подтверждение. Но есть и противоположное – человечество все еще существует.

К социализирующим и воспитывающим свойствам наследия относится и его возможность представлять современнику бесконечно богатый материал о существовании и важности «другого» и «других». Об этой стороне наследия много и справедливо писал Д.С. Лихачев, подчеркивая именно этические и воспитательные стороны культуронаследования.

В наш век растущего отчуждения нельзя не отметить и эмпатические свойства и механизмы культуронаследования, особенно важные в художественном творчестве, да и в повседневном общении. Эмпатия или вживание – это свойство «вживаться в другого», ощущать и переживать живое как свое. Это непременный атрибут актерского и, вообще художественного творчества. Но это непременное качество и адекватного восприятия наследия. Без такого отношения к нему оно остается только сгустком мертвой и бесполезной исторической материи. Тогда как обладание этим качеством при восприятии наследия расширяет и продлевает время жизни, учит толерантности, прививает навыки альтруизма и доброжелательности.

Есть и этические и психологические опасности в освоении наследия с помощью эмпатических средств. Они (опасности) подстерегают реципиента, если у того отсутствует умение глядеть на другого со стороны, отделять себя от другого; если ему свойственно отождествлять себя с другим или другими, жить вместо настоящего в прошлом. Это не менее опасно, чем отрывать себя от прошлого, разрушать свою связь с настоящим, ломать (пусть и противоречивый!), но целостный процесс культуронаследования.

Для воспитания уважительного и критического отношения к прошлому и объективному формированию наследия важны многие социопсихологические механизмы, из которых мы отметим еще один – импринтинг (запечатление). Явление это скорее даже биологическое, но существенное и для социопсихологических механизмов усвоения наследия. Суть в том, что для запечатления чего-либо важно и наиболее прочно первое впечатление. Эта «любовь с первого взгляда» очень трудно потом вытесняется из сознания. Поэтому при восприятии того, что представляется как культурное наследие важен его «премьерный показ». Названное свойство может быть использовано в благих и в весьма негативных целях, для манипуляции массовым и индивидуальным сознанием. Нельзя не дооценивать и такие, связанные с культуронаследованием, способы социализации, как обычаи, правила., нормы. И, конечно же, традиции. Роль последних настолько велика, что появился феномен «новых традиций», когда новым явлениям современности стремиться придать вид традиции, поощряя их повторяемость в жизненной практике людей. Таким же «переносчиком» сложившихся в прошлом и востребованных в настоящем практик являются правила и нормы.

Сказанным на предшествующих страницах далеко не исчерпывается проблематика культурного наследия и культуронаследования. Каждая историческая эпоха имела свои особенности в отношениях с прошлым и с наследием. Это предмет специального историко-культурологического анализа. Не менее важным является теоретическая интерпретация особенностей наследования в различных областях жизни общества – в политике и экономике, в искусстве и науке, в образовании и информации. И, наконец, не могут быть оставлены без внимания взаимосвязь и противоречия в соотношениях внутренних и внешних процессов при взаимодействии различных социальных организмов – цивилизаций, этносов, наций, социальных структур, государств. Важно понять и роль наследия в будущих трансформациях общественного процесса. Очевидно, таким образом, что штудии, посвященные проблемам социокультурного наследия, будут еще долго занимать гуманитарные умы и шевелить гуманитарные сердца. В конце концов, для воспитания ума и чувств исключительно благотворна не только охота к перемене мест. Но и времени.

Часть 1 см. Журнал Института Наследия, 2018/3

© Вафа А.Х., 2018.

Статья поступила в редакцию 20.07.2018.

Вафа Анис Эс-Хабибич,
профессор, кандидат исторических наук,
главный научный сотрудник Центра теории наследования культуры
Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия (Москва),
e-mail: v1936@rambler.ru

Опубликовано: Журнал Института Наследия, 2018/4(15)

Постоянный адрес статьи http://nasledie-journal.ru/ru/journals/254.html

Наверх

Новости

Наши партнеры