2024/2(37)

Культурная политика

Аристархов В.В.

Общечеловеческие ценности
и конфликт цивилизаций

Волобуев С.Г.

Шаг вперед, два шага назад?
О проблемах научно-методического и учебно-методического обеспечения курса «Основы российской государственности».

Теоретические исследования

Степанов П.В.

Право, мораль и религия
в структуре социального регулирования.
Часть 1

Исторические исследования

Казанская К.К.

Новаторство в костюмах «Русских сезонов» в отечественном балете на европейской сцене в первой половине XX века

Прикладные исследования

Плещенко В.И.

Раскрытие темы бюджета и личных финансов в творчестве А.Н. Островского

Скороход А.А.

Исследование пяти печатных листов уникального ботанического атласа «Hortus Eystettensis»
1713-1750 гг. в отделе научной экспертизы ГОСНИИР

Музееведение

Избачков Ю.С., Рыбак К.Е.

Об одном малоизвестном факте из судьбы коллекции Плюшкина

Снеговская Е.А.

К проблеме развития культурного туризма в Запорожской области: краткая концепция интегрированного музея на берегу Азовского моря

Опубликован 04.05.2024 г.

Архив

Казин А.Л.

Динамика цивилизации и точка власти

Аннотация. Статья посвящена взаимодействию власти, культуры и цивилизации, которое представляет собой сложную и исторически подвижную иерархию. Точкой приложения власти оказывается государственность как таковая – сакральная, светская, даже революционная. Историко-культурная динамика русской власти обусловливает позицию автора о том, что петербургскую монархию и русский коммунизм можно считать разновидностями идеократии, то есть превращенными формами энергии ее духовного ядра.

Ключевые слова: цивилизация, точка власти, русская власть, государственность, идеократия.

Открыть PDF-файл

Каждая цивилизация начинается с теократии и заканчивается демократией.

Виктор Гюго

Приведенные в качестве эпиграфа слова великого французского романтика В. Гюго верны, на наш взгляд, только отчасти. Они во многом справедливы применительно к Европе (и к Западу вообще), но имеют достаточно отдаленное отношение к православной России, которую автор «Собора Парижской богоматери», очевидно, не знал и уж, во всяком случае, не рассматривал как самобытную цивилизацию. Так или иначе, формула «от боговластия к народовластию» применительно к русской истории может быть прочитана иначе и даже «ровно наоборот», то есть, выражаясь научным языком, переобращена, инверсирована.

Взаимоотношения власти, культуры и цивилизации представляют собой сложную и исторически подвижную иерархию. Есть разные типы власти, все они связаны с цивилизацией, но не все – с культурой. Цивилизация – это уникальная суперэтническая (соборная) общность, развернутая в истории и охватывающая собой всю совокупность человеческих практик – духовных, культурных, государственных и технологических. В центре цивилизации – повторим это снова – находится религиозное ядро, включающее в себя веру народа и его язык, на котором он говорит с Сущим (linguaadamiсa). В области ядра располагаются метафизический храм цивилизации, ее базисные духовно-смысловые ценности, составляющие ее словарь («корнесловие»). Внутри цивилизации условно можно выделить духовную, государственную, культурную и экономическую власть – ее Крест, Меч и Золото. Следует отметить также, что некоторые оболочки цивилизации, например культура или экономика, могут иногда значительно отдаляться от ее духовно-онтологического ядра или даже вовсе противоречить ему [1].

Если обратиться к исторической динамике власти в пространстве цивилизации, то целесообразно остановиться вначале на характере этого процесса в Европе. Подобно древнейшим ареалам Востока (китайский император – сын неба, египетский фараон – живой «бог»), Европа начала свой цивилизационный путь с религиозно освященной власти: авторитет властных отношений коренился в сакральном (храмовом) основании греческих городов-полисов. Яснее всех эту священную природу власти отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением божественной гармонии космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). Правда, уже в Риме статуя кесаря нашла себе место в храме рядом со статуей Юпитера, иногда даже отождествляясь с ней (император Август в образе «царя богов и людей»). Указанное отождествление явилось символом дальнейших преобразований власти в Европе, где католическая христианская церковь оказалась во многом продолжением языческой римской державы – во всяком случае, в плане ее институционального устройства (князь-папа), борьбы за светскую власть с королями (папоцезаризм) и т.п. Так или иначе, можно утверждать, что центр власти в Европе в античности и в Средние века находился в сакральном, храмовом пространстве цивилизации или, по меньшей мере, не противостоял ему как нечто другое. Священная Римская империя Карла Великого – это одновременно культовая и государственная структура: теократическая память встретилась здесь с реальной (и весьма жесткой) военной политикой. Ныне, в условиях ХХ1 века, идею боговластия в Европе представляет Ватикан – папское государство, в границах которого мирская и духовная власть буквально составляют одно целое [2].

Нечто иное знаменует собой эпоха Ренессанса. Многие исследователи рассматривают Ренессанс в качестве первого шага истории собственно Европы – именно как акт слома классической западно-христианской парадигмы Средневековья с его четким разделением на град земной и град небесный (бл. Августин), с его феодально-монастырским общественным устроением. Действительно, Возрождение, вопреки «ретроспективному» имени, означало не столько возврат к старому (греко-римскому), сколько инициацию нового, модернистского проекта для Запада. Применительно к интересующему нас вопросу следует подчеркнуть, что точка сборки власти в эпоху Возрождения медленно, но верно смещалась в сторону культуры – от сакрального к светскому, от теоцентрического к антропоцентрическому (гуманистическому) слою цивилизации. Разумеется, речь идет пока о тенденции, о веянии, но веянии весьма характерном. Культура – это сфера присутствия человека-в-мире («человекомир»). Именно человек в эпоху Ренессанса, как известно, делается мерой всех вещей, как существующих, так и не существующих; знание становится силой (Ф. Бэкон), мораль – свободным выбором (Ф. Рабле), политика — хитростью (Н. Макиавелли), любовь – эротикой (Петрарка, Боккаччо). Наиболее выразительным художественным символом такого переворота выступает «Мона Лиза» Леонардо да Винчи – портрет самодостаточного, довлеющего себе человека, прекрасной дамы с лукавой улыбкой, помещенной в мистический центр мироздания. Существенно модернизированными оказались ренессансная религия и экономика, породив, с одной стороны, Реформацию ХVI века (т.н. «всеобщее священство», община вместо Церкви), а с другой – то, что впоследствии получило название капитализма, с его свободным предпринимателем-буржуа, не зависящим ни от кого, кроме самого себя и соседей-конкурентов («невидимая рука рынка»).

Все дальнейшие перемещения властных «мест силы» в Европе можно рассматривать как реализацию этой обретенной в условиях Ренессанса новой свободы. Нет ничего для человека тяжелее свободы, писал Ф.М. Достоевский, и, по сути, он, конечно, совершенно прав. XVII-ХVIII века стали временем абсолютизма в Старом Свете, от «короля-солнца» Людовика XIV до Наполеона, осуществлявших именно антропоцентрический (модернистский) принцип в политике. Точкой приложения власти здесь оказывается государственность как таковая, уже не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом, хотя еще по традиции облекавшая себя то в римские, то в библейские одеяния [3]. Собственно, наполеоновская (а до него – кромвелевская) диктатура, несмотря на весь свой грозный военно-политический арсенал, отодвинула сектор власти в Европе еще дальше от центра – от государственности к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще («век девятнадцатый, железный», по слову А. Блока). Буржуазные революции сделали свое дело. Не случайно ХIХ столетие произвело на свет марксизм – эту, при всей ее хитроумности, редукционистскую (снижающую) теорию, подозревающую человека и его историю в том, что они, в конечном счете, суть только «экономические персонажи». Конечно, всем (почти) хочется быть богатыми и здоровыми, но все же сущность человека не сводится к экономике: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать» (А.С. Пушкин).

Что касается современного Запада только что закончившегося ХХ и начавшегося ХХI века, то здесь точка отсчета власти вообще трудно локализуема: это так называемая децентрализованная власть, не делающаяся от этого, разумеется, более духовной или менее эффективной. С сожалением приходится признать, что католическая Церковь (не говоря уже о пестрых протестантских объединениях) не является сегодня духовным (и тем более властным) средоточием западной цивилизации: ее социальная роль сведена к исполнению привычных календарных ритуалов, мораль не исключает рукоположения епископов-содомитов (т.н. «епископальная» церковь в Америке) и т.п. Более того, подлинные христиане просто не допускаются сегодня во властвующие элиты. Разумеется, и в Европе, и в Америке есть святые, но духовный фундамент нынешней позднебуржуазной формации покоится на постхристианском (и частично даже антихристианском) «символе веры». Примерно так же обстоит дело в западной культуре, где безоговорочно господствует постмодернизм, играющий означающими без означаемого и ликвидирующий благодаря этому различие между высоким и низким, мужским и женским, полетом и падением. Евро-американская культура сегодня – это не власть, а обслуга власти, хотя и хорошо оплачиваемая. Даже традиционная национальная государственность в Европе не может ныне похвалиться подлинной суверенностью, ибо оказывается всего лишь военно-юридическим инструментом правящего класса (и в этом правы марксисты), явно отставая по своему административному влиянию и социальной эффективности от так называемых «сетевых сообществ» — автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т.п.). Подлинная власть на Западе сегодня анонимна, распределена между рядом закрытых финансово-информационных группировок и опирается прежде всего на спекулятивные механизмы управления мировой валютой (финансовая экономика, долларовые пирамиды). Что касается отношения этой власти к религии, культуре и государству, то здесь используется концептуальное оружие – образы социальной мифологии («открытое общество» К. Поппера) и процедуры т.н. «нормализации», политкоррекции человека, («дисциплинарные машины», по терминологии М. Фуко), незаметно для населения приспосабливающие вышеназванные институты к стратегии властвующей элиты. В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством виртуозной интерпретативной политики правящего слоя в сытых и самодовольных «сублимированных рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», именующих свой общественный порядок либеральной демократией, регулярно участвующих в выборных спектаклях («слон» и «осел»), но не отдающих себе отчета в полной собственной управляемости и безответственности.

Если вернуться снова к вышеприведенной кольцевой схеме, то придется констатировать, что реальный центр власти западной цивилизации примерно за две тысячи лет христианской эры проделал большой нисходящий (центробежный) путь от сакрального ядра личной и общественной практики к ее технико-экономической периферии. В иерархии социально-политических отношений это нисхождение выглядит следующим образом: теократия – церковно освященная монархия – дворянская аристократия – буржуазная демократия – охлократия – нетократия (от англ. net – «сеть», сетевые структуры, сотовое «постобщество»). Медленно, но верно cеверо-атлантическая «демократия» движется к новому рабовладению, осуществляемому, правда, уже не столько мечом (хотя и он при нужде идет в дело), сколько с помощью виртуальной симуляции желаний, выдаваемой за нечто реальное: искусственные потребности, «дутые» деньги, тотальная политическая демагогия. «Железные дороги – чтобы ездить куда? Телеграф – чтобы передавать что?» — спрашивал в свое время Лев Толстой. Интересно, что бы он сказал, посмотрев современное телевидение или интернет? Нынешний Запад фактически находится в плену у своих агрессивных по отношению к божьему миру технологий, это гигантская пиррова победа прометеевско-фаустовского модерна, отвергнувшего христианские ценности под раскаты торжествующего вольтеровского хохота. Американизированный глобальный Фауст получит в ХХ1 веке своего Мефистофеля, но уже не вальяжного господина, как в величественном сочинении И.В. Гете, а звероподобную биоэлектронную бестию, в которой будет смоделирован весь грех, накопленный за годы модерна и постмодерна «золотым миллиардом». Запад вошел сегодня в гедонистическую фазу своей истории, воспроизводящую «обратный ход» духовной эволюции Европы: католичество – протестантство (в союзе с секуляризованным иудаизмом) – либерализм (точнее либертарианство) — неоязычество – инфернальность [4]. Все это предвещает в обозримом будущем геокультурную катастрофу, опасную как для самого Запада, так и для большинства народонаселения планеты, особенно когда его норовят «демократизировать» насильно, с помощью «цветных» революций и крылатых ракет. Вряд ли Виктор Гюго предвидел такой финал воспетой им в 1830 году демократии.

Что касается России, то отношения между ее духовно-языковым ядром и оболочками носят весьма своеобразный и часто даже парадоксальный характер. Прежде всего, это касается историко-культурной динамики русской власти. За примерами далеко ходить не нужно: достаточно напомнить, что вплоть до февраля 1917 года у власти в России находился православный христианский государь – случай для просвещенной Европы немыслимый. Более того, даже после трех революций начала ХХ века российская (советская) власть сохранила свою персонифицированную сакральную энергетику – институт партийно-государственных вождей СССР может интерпретироваться как извращенное идеологическое наследие царской идеи. Что касается современности, то у нынешнего президента Российской Федерации по Конституции полномочий не меньше, чем у последнего петербургского императора – это ли не свидетельство традиционного для России способа построения и наследования духовно-государственной вертикали?

Если проследить дальнейшее перемещение точки отсчета власти в России, то придется признать, что ни культура, ни государственность как таковая, ни даже хозяйственно-экономическая сфера не стали у нас реальными центрами силы, хотя те или иные периоды русской истории можно охарактеризовать как попытку закрепления подобных центров. Известно, что святая Русь не пережила Возрождения, Реформации и Просвещения в той аутентичной форме, в которой это происходило в Европе – именно по этой причине культура и государственность являлись у нас скорее разновидностью духовного (идейного) производства, чем собственно интеллектуально-знаковым или юридическим механизмом. Это касается, в первую голову, знаменитой русской интеллигенции, отличавшейся, по определению Г.П. Федотова, идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей. По воспоминаниям современников, отец русской интеллигенции Виссарион Белинский мог воскликнуть в споре: «Мы еще не решили вопроса о Боге, а вы собираетесь обедать!» Так или иначе, отечественная культура не сконструировала для себя «науки для науки» и «искусства для искусства», оставаясь вплоть до ХХ века чем-то вроде религиозно-революционного ордена.

То же самое в принципе происходило и с идеей державности на Руси. Петр Великий стремился к осуществлению российского варианта абсолютизма по принципу «государство – это я», однако, несмотря на насилие и связанные с ним жертвы, петербургская монархия воспринималась и Церковью, и народом как продолжение православного соборного царства. Не случайно петербургские государи короновались в Успенском соборе древней столицы, да и большевики перенесли средоточие своего «пролетарского» государства в Москву. И петербургская монархия, и русский коммунизм выступают в нашей цивилизации как разновидности идеократии, то есть как превращенные формы энергии ее духовного ядра. Особенно выразительно это показала советская власть в России, облекавшая себя в марксистские (то есть материалистически-экономические) одежды, без конца твердившая о производительности труда как главном критерии общественного прогресса, переселявшая народ на «стройки века», призывавшая устами своих генсеков «догнать и перегнать Америку по производству продукции на душу населения», но так и не справившаяся с поставленной еще Ульяновым-Лениным и Бронштейном-Троцким задачей превращения страны в «единую фабрику»: это была утопия, имевшая свои корни в квазирелигиозной идеологии «земного рая». Правда, в отличие, например, от протестантской «американской мечты», в Советской России не столько бедных хотели сделать богатыми, сколько именно богатых опалить пламенем мирового пожара. Не складывается на Руси самоупоенное бюргерство, хоть ты лоб расшиби. Как шутил в 1918 году Андрей Белый, в стране победившего материализма первым делом исчезла материя…

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть, что самые умные рационально-либеральные рекомендации относительно приведения России в «нормальное» цивилизованное состояние по образцам Европы неизменно бьют мимо цели. Россия никогда не была Европой и никогда ею не будет. На протяжении ХХ века уже дважды – в 1917 и в 1991 году — шоковые либеральные реформы доводили нашу страну буквально «до ручки». Все попытки построения «оптимально работающего рыночного механизма», «демократического взаимодействия элит» и «разумного перераспределения ВВП» упираются в тот простой факт, что русский человек по внутреннему своему устроению не либерал, то есть искренне не понимает, как это государство, общество и культура (и даже вся вселенная) будут крутиться вокруг его священной персоны. Подлинный либерал самодостаточен и самодоволен, и Бог ему, в принципе, не нужен – он сам себе «бог». Напротив, подлинный русский (православный по многовековой духовной традиции) бессознательно теоцентричен и империоцентричен. По той же самой причине внутренней нелиберальности в России отсутствует пресловутый «средний класс» (наследственное бюргерство), который при любой власти автоматически утверждает собственное процветание – а там хоть трава не расти! Русская буржуазия в некотором смысле постоянно подвешена между храмом и тюрьмой. Все попытки сделать из русских индивидуальных, национально-этнических и социальных эгоцентриков («единственный и его собственность») до сих пор приводили только к катастрофам. Энергетика либерализма (свободолюбия, прав человека, рынка и т.п), разумеется, востребована в современном обществе, но делать из него духовно-политическую основу русского бытия могут только недалекие (при всем их несомненном операциональном рассудке) люди – либо уж действительно те, кому Россия мешает. Наша национальная – она же церковно-имперская – история действительно сурова («икона и топор», по выражению Д. Биллингтона), но это христианская история, а не какая-либо другая. Жизнь продолжается, пока за нее есть кому умирать. Точно так же бытие России длится, пока она — сознательно или бессознательно – служит Высшему, а не самой себе. В противном случае она перестает быть Россией.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] В принципе данная кольцевая схема может строиться и иначе. Так, например, в марксизме цивилизационное ядро представлено, как известно, производственно-экономическим базисом, а религия, культура и государство отнесены к внешним оболочкам (идеология). Что касается фрейдизма, то здесь движущей силой социума (как и отдельного человека) оказывается биосексуальная энергия либидо, а религия, культура и пр. выступают ее превращенными формами (сублимация). В таком плане Маркс и Фрейд суть концептуальные близнецы-братья, мастера подозрения и снижения всего высокого.

[2] Следует оговорить здесь различие средневековых церковно-государственных отношений в Западной Европе и на Востоке – в Византии и на Руси. При всем их структурном сходстве, это были юридическое взаимодействие в первом случае, и мистическая связь – во втором. Применительно к современности обе главные ветви некогда единой христианской церкви должны думать скорее о соединении своих вероисповедных (и прежде всего нравственных) усилий, чем о богословской полемике: в ближайшее время их просто вынудит к этому яростное антихристианство ХХ1 века.

[3] Особый случай в этом плане представляют американские Соединенные Штаты, изначально возникшие как географический («новая Атлантида») и геоэкономический («абсолютно» свободный рынок) эксперимент, а уже впоследствии присвоившие себе римские регалии и тоги («Четвертый Рим»). По существу сегодня, в начале ХХI века, США являются скорее гигантской и прекрасно вооруженной финансово-промышленной корпорацией (которой, правда, грозит нефтедолларовое банкротство), чем онтологически полноценным государством.

[4] Очевидным свидетельством инфернальных тенденций современной западной культуры является рок – не просто музыка, а господствующий среди молодежи стиль жизни и миропонимания, излучающий явно сатанинские энергии. В этом плане прав был Джон Леннон, заявивший, что «Биттлз» гораздо популярнее Иисуса.

© А.Л. Казин, 2018.

Статья поступила в редакцию 10.04.2018.

Казин Александр Леонидович,

доктор философских наук, профессор,

Опубликовано:Журнал Института Наследия, 2018/2(13)

Постоянный адрес статьи: http://nasledie-journal.ru/ru/journals/204.html

Наверх

Новости

Наши партнеры